Мрачные сны Атросити (СИ)

— А я все же хотела бы вернуться к прошлому, ненадолго, — голос Энигмы звучал тихо и взволнованно. — Прошлое — это единственное, что нас связывает. А оно было приятным, правда?

Атрокс молчал, его сердце бешено колотилось, а слух жадно ловил ее слова. Он хотел бы сейчас провалиться сквозь землю и одновременно желал, чтобы она не прекращала с ним говорить.

— Когда мы были детьми, нам было хорошо друг с другом, — продолжала Энигма. — Но детям проще быть веселыми и счастливыми. Детям проще ладить. Лучше бы мы никогда не взрослели.

Атрокс серьезно посмотрел на нее.

— Дети многого не понимают, — возразил он. — И многого не могут. Взросление лишь расставило все на свои места.

Эти слова мгновенно отразились грустью в ее глазах, и он пожалел, что сказал об этом. Чертово упрямство и стремление к объективности! Тот, кто не знает, как смягчить свои мысли, никогда не сможет удержать возле себя женщину. Без вранья и сказок не бывает любви. Нет, это все не для него.

Скрипнул стул, она встала и подошла к балконной двери, сквозь стекло которой чернел город. От ее дыхания на стеклянной поверхности появилось мутное пятно влаги. Атрокс осторожно приблизился, все его существо рвалось к ней, и он проклинал себя за это. Их взгляды встретились в отражении окна.

— Почему ты дал мне уйти тогда? — спросила она, не оборачиваясь.

Он сразу понял, о чем она говорит. Это было связано с временами более далекими, чем их последняя встреча в цитадели.

— Я не знаю.

В ответ на это она промолчала. Ему стало страшно, что он теряет ее. Он аккуратно коснулся ее плеча. Энигма шагнула назад и прижалась к нему спиной. Ее мягкие волосы защекотали ему лицо, он обнял ее и зарылся в белоснежные кудри, дыша ее теплым запахом.

— Ты никогда не умел утешить. Но это не страшно.

Ее сердце в ускоренном ритме гнало кровь, он чувствовал это губами, прижавшись к жилке на ее шее. Спустя столько лет, на короткий обманчивый миг, она вновь показалась ему родной.

— Ты такой жесткий, — пожаловалась Энигма. — Сними бронежилет.

Мир за стеклом был бесконечно далеким. Его холод и тьма не могли проникнуть внутрь этого дома. Теплый мираж, возникший внезапно и неожиданно, стал на время сильнее суровой реальности.

Ее горячее ромашковое дыхание обжигало ему лицо, и этот жар пронзал все тело.

— Ты чувствуешь то же, что и я? — выдохнула Энигма возле его уха.

Разве мог он знать ее чувств? Он не смел даже предполагать, как в действительности она относится к нему. Сейчас ему хотелось лишь верить моменту. И в этом моменте его наполняла не слабость, как ему думалось раньше, а сила. Жгучая и дикая, эта сила бодрила, воодушевляла, и он готов был свернуть горы. Он надеялся, что и она чувствует это нарастающее могущество, ведь дело было не только в телесном влечении — их сущности, прикоснувшиеся друг к другу, наполнились жизнью.

— Мы должны возродить Атросити, — прошептала Энигма, словно читая его мысли. — Этих сил нам должно хватить.

— Хитрая женщина, — сказал Атрокс, задыхаясь в ее тепле. — Я только отвлекся, а ты опять о делах.

— Какие еще дела? Держи меня. Держи крепче, а то я упаду…

До чего же прекрасен был ее выразительный и беспомощный взгляд. Атрокс начал терять себя в этом взгляде, в той нежности, что захлестнула его. Почему же он снова отдался на растерзание чувствам? Почему вновь шагнул в этот капкан? Ведь он знал, как все будет потом. И знал, что сойдет с ума, когда она, такая далекая, таинственная, совершенно иная, вновь от него отвернется.

Мыслям больше не было преград. Его главная миссия, его цель, такая ясная и осязаемая днем, стала казаться призрачной в полумраке чужой маленькой комнатки, скрытой от поломанного мира тонкими синими шторами. Он вдруг почувствовал со всей остротой, как далек он от этой цели, как мрачна и беспросветна его жизнь, и как все это время он бессильно барахтался в ней, словно выброшенный на берег кит.

— Ты любишь меня? — вдруг спросила Энигма.

— Да, — немедленно ответил он, хотя не мог знать наверняка, правда ли это. Но теперь он готов был сказать многое, лишь бы взять себе как можно больше ее времени и ее внимания. Потому что сейчас это казалось единственно ясным и важным.

Она глубоко и громко дышала, иногда срываясь на стон. А иногда и на крик, когда он в необъяснимой жадности и жажде забывал про нежность. Он хотел, чтобы она целиком принадлежала ему в этот момент. Но потом вновь брал себя в руки, мягко целовал и гладил Энигму в надежде завоевать ее по-настоящему. Эгоистичная жажда плавно перетекала в томное, медлительное желание, и когда этого удавалось достичь, Энигма начинала тянуться к нему с новой силой. И растерянный испуг в ее глазах вновь сменялся теплом и страстью.

***

За окном кралась бледная серая ночь. Такая ночь не способствовала романтике: не было ни звезд, ни полнолуния или хотя бы полумесяца, вечных спутников слияния судеб.