Мрачные тайны Луарвига

- Входи, - улыбнулась я, махнув ему рукой.

Он вошёл, свежий, пахнущий цветущим садом, в голубых брюках и белой рубашке с широким отложным воротником. Усевшись на диван, он протянул мне конверт.

- Я знал, что МакЛарен занятный парень, - произнёс он, - но не настолько же… Это всё правда?

- Правда, - кивнула я, решив, что Терренсу незачем знать, что это далеко не вся правда.

- И он действительно заключил пакт с дьяволом?

- Это было так давно, что об этом можно не вспоминать.

- Потому что он был прощён?

- Такое случается, хоть и не часто.

Рыжик недоверчиво смотрел на меня.

- Это похоже на странный сон… Сколько ему сейчас лет? Семьсот? Больше?

- Двадцать девять. Остальные не в счёт, - я усмехнулась. – Не задумывайся об этом. Голова заболит.

- И ты всё это знала с самого начала? И не сказала, - он с упрёком взглянул на меня.

- Потому что он заслужил ещё один шанс, так пусть воспользуется им.

- Он спалил нашу картину.

- Я помню. Может, он прав? Может, только так и нужно поступать с такими вещами, но не у каждого хватит на это духу.

- Наверно, - Терренс пожал плечами. – Знаешь, я чувствую себя спокойнее с тех пор, как её не стало. И Макс тоже. Он рад, что ему не нужно больше думать как обойти завещание старика дель Соля. Вот только решится ли он снова доверить МакЛарену заботу о своей спине?

Я пожала плечами. Такие вещи каждый решает сам. Взглянув на конверт, я увидела штемпель межпланетного отдела Санкт-Петербургского почтамта. Распечатав, я достала голубой лист почтовой бумаги с именным логотипом академика Преображенского. Текст письма был напечатан на компьютере шрифтом, имитировавшим изысканный почерк.

«Дорогая Дашенька, извини, что пишу коротко, но у меня как всегда забот полон рот. Лечу на раскопки в Арктику и когда выберусь из вечных льдов, один Бог знает. Так вот, о вашей картине. Я показал её коллегам, и она произвела на них как раз такое впечатление, какое я ожидал.

Тщательно изучив репродукцию, Ван-Меер пришёл в замешательство. Он восемьдесят три года занимается Северным Возрождением и в особенности творчеством братьев Губерта и Яна Ван Эйков, и теперь готов поклясться, что по манере письма, по композиции – это – Ян Ван Эйк, но по сюжету – это произведение совершенно для него невозможное.

Артуа, который давно слывёт у нас мрачным мистиком, обратил внимание на отражение в зеркале, изображённом на картине. Он извлёк из запасников Лувра какую-то латинскую рукопись и, ссылаясь на неё, настаивает, что картина написана дьяволом. Схожесть со стилем Ван Эйка он объясняет тем, что дьявол, являясь тёмной сущностью, не имеющей искры божьей, не может самостоятельно создавать талантливые произведения и потому вынужден занимать талант у смертных или просто копировать их почерк.

Рамирес припомнил, что Родриго де Логроно писал в своих мемуарах со ссылкой на инквизитора Алонсо Салазара де Фриаса о некой картине, привезённой в Наварру из Фландрии. С помощью этой картины мелкий торговец по имени Мигель Торрос произвёл магический обряд, во время которого убил при соучастии служанки свою жену. Дьявол явился к нему в виде чёрной собаки и заключил с ним пакт, в результате которого торговец получил горшок с золотом. Но той же ночью сторож застал его при попытке зарыть в саду покойную супругу, о чём донёс властям. Торрос какое-то время отказывался говорить правду, но картина неожиданно изменилась, как зеркало отобразив сцену убийства, после чего потрясённый Торрос и его соучастница во всём сознались. В горшке оказалась пыль. Чем закончилась эта история, наш почтенный сеньор не помнит, но полагает, что, скорее всего, банальным аутодафе. Судьба картины неизвестна.

Джениро ничего интересного не сообщил, но просил известить тебя, что Нью-Йоркская картинная галерея согласна приобрести картину и просит прислать её для экспертизы. В желании увидеть эту доску в натуре, пожалуй, единодушны все мои коллеги, так что, если это возможно, замолви словечко.

И напоследок, мой личный вклад, вернее, моего весьма способного ученика. Мой аспирант Коля Васин тщательно изучил копию картины и пришёл к выводу, что страницы открытой книги на столе, вероятно, написаны позже, поскольку оттенок краски не соответствует фламандской школе этого периода, а буквы слишком выпуклые, и шрифтом напоминают печатные издания на древнееврейском, которые получили хождение лишь в шестнадцатом веке. По-видимому, оригинальный текст находится под верхним слоем краски, но это можно определить достоверно только при исследовании подлинника картины.

Ну вот, мы заходим на посадку. За иллюминатором – белым-бело. Пора прощаться. Напиши, если узнаешь что-то новое о картине.

Твой А. Ф.»