Мрачные тайны Луарвига

Довольно простая сцена, неоднократно повторявшаяся в живописи тех времен. Присмотревшись получше, я не могла не признать, что картина, безусловно, принадлежит кому-то из мастеров фламандской школы, о чём говорила сама композиция картины, детально выписанный задний план, очень натуралистично изображённые лица героев, наконец, та тщательность, с которой выписаны все предметы. Приглядевшись, я увидела объёмные складки чёрного бархатного платья больной, тонкие волоски на лбу лекаря, дымок от погасшей только что свечи, золотые буквы на корешках книг, переливающиеся узоры на покрывале. А вот искусно нарисованная собачья мордочка, высунувшаяся из-под края покрывала. Может, это был и не Ван Эйк, но картину можно было назвать шедевром, и ещё от неё веяло какой-то странной жутью, безысходной печалью и страхом. Я слегка отодвинулась, чтоб попытаться понять, что на этой картине вызывает такое чувство.

— Недурно, но, конечно, не Ван Эйк… — прозвучал за моей спиной негромкий мужской голос.

Я обернулась и увидела Джулиана МакЛарена. Он был в чёрных брюках и бархатном пиджаке, белой рубашке без галстука, на шее в приоткрытом вороте повязан шёлковый чёрный платок. Блестящие тёмные волосы гладко зачесаны назад. Взгляд тёмных глаз устремлён на картину.

— Краски… — произнёс он. — Посмотри, дело не только в лаке. Потускнели сами краски. С картинами братьев Ван Эйк такого не случалось. Это они довели до совершенства состав красок на растительных маслах и ввели их повсеместное применение. Но никто не умел делать такие краски, как они. Их краски не теряют свежести веками. К тому же сюжет… Слишком мрачно для такой возвышенной и набожной натуры как Ян Ван Эйк.

Он, наконец, отвёл взгляд от картины и взглянул на меня.

— Извини, что помешал тебе любоваться этим шедевром.

— Что ты здесь делаешь? — поинтересовалась я.

— Ищу тебя. Вернее, я был здесь неподалёку у своего пациента и увидел, как ты входишь в галерею. И решил, что это прекрасная возможность пригласить тебя на ланч.

— Спасибо, я недавно позавтракала.

— Может, тогда просто прогуляемся?

Я внимательно смотрела на него, пытаясь угадать ответ на мучивший меня со вчерашнего вечера вопрос. Бесполезно. Его лицо было спокойным и непроницаемым, как всегда. Это мог быть он, а мог быть и тот, другой…

— Я пришла, чтоб посмотреть на эту картину, — возвращаясь к созерцанию, пояснила я.

— Профессиональный интерес, — понимающе проговорил он, и это заставило меня обернуться.

— А почему ты решил, что профессиональный?

Он пожал плечами.

— Ты же воюешь с сатанистами…

Я нахмурилась и снова взглянула на картину. Ничего сатанинского я не увидела.

— Почему ты считаешь, что в этой картине есть что-то сатанинское?

Он удивился и недоверчиво взглянул на меня.

— Ты что, не видишь? Тут же полно ясных знаков, не говоря уж о некоторых мелких деталях. Например, взгляни, зачем столько инструментов для одного кровопускания?

Я снова обернулась. Инструментов на белом полотне действительно было многовато.

— Почему столь больная женщина сидит в кресле, а не лежит в постели? — продолжил он. — Постель вообще застелена покрывалом.

— Может, это всё чисто художественные приёмы, — предположила я.

Он с улыбкой посмотрел на меня.

— В бюргерской живописи с её почти маниакальным вниманием к деталям? Исключено. Наоборот, каждый предмет на этой картине несёт важную смысловую нагрузку. Ничего лишнего, только символы…

Я с испугом обернулась и посмотрела на свечу, на прощально утекающий в небытие дымок, а потом на бледное, страдальческое лицо женщины в кресле.

— Она умерла?

— Её убили эти двое, — он точным движением указал на лекаря и служанку. — Но они не просто её убили. Ты, конечно, можешь этого и не знать, но поверь моему профессиональному опыту, вот это… — его смуглый палец нарисовал овал вокруг инструментов на столе, — не хирургические инструменты. Это орудия пыток, применявшиеся инквизицией. Вот этот странный прибор, например, — приспособление для выдавливания глаз… Это…

Заметив, как меня передёрнуло, он махнул рукой.

— Вобщем, неважно, но факт остается фактом. Этот господин в чёрном — не врач.

— А кто? — я растерянно взглянула на него.

Джулиан внимательно посмотрел на картину.

— Полагаю, что это колдун. Иначе, зачем ему собирать кровь жертвы в магическую чашу.

Я снова обернулась к картине. Чаша действительно больше напоминала кубок и мало подходила для сбора крови при кровопускании.

— На чаше хорошо видны кабалистические знаки, — добавил он. — Книги на столе. Почему в комнате женщины столько книг? Это пятнадцатый век, а не двадцатый. Да и сами книги… присмотрись внимательнее к корешкам.

Я нагнулась к самой картине.

— Гермете…

— «Герметический корпус», — подсказал он, — «Наука о колдовстве», «Взывание к духам земным и небесным», остальные той же тематики. Если приглядишься, то увидишь, что раскрытая книга написана не латинскими, а древнееврейскими буквами. Возможно, это «Каббала». Что ещё? Ах, да, ну-ка, приглядись к этим танцорам на лугу и к их столбу…