Мрачные узы

Завтрак следующего дня подали поздно. Все выспались и лениво спускались в столовую. Ренат страдал жутким похмельем, залпом выпивая один стакан воды за другим, периодически намереваясь постоять у окна, подышать свежем воздухом, но у него моментально начинала кружиться голова. Ангелина с Даниилом спустились позже всех.

На столе стояли сырники, присыпанные сахарной пудрой, которые любил исключительно Марат, омлет из брокколи, манная каша на кокосовом молоке, тосты с тунцом и зеленью, вчерашний оставшийся лимонный торт и холодная свинина со специями тоже со вчерашнего стола, которую выпросил Игнат. Он поддевал вилкой небольшой кусок, жирно намазывал его аджикой и поглощал в считанные минуты. Его супруга старалась подложить кусочек хлеба или уговорить не есть так много острого, но Игнат только отмахивался от нее и продолжал мычать от удовольствия, запивая свинину водой.

– А где молоко? – недовольно спросила Ангелина, размешивая сахар в чашке чая.

– Вот, передайте, пожалуйста, – вежливо подорвался Филипп Карлович, подавая фарфоровый молочник.

– Благодарю, – ответила Ангелина. – Чай с молоком очень полезный напиток, он выводит соли тяжелых металлов и нормализует холестерин.

– Геля, – нежно шепнул Даниил, – ты же прекрасно знаешь, что нам никому нельзя пить это молоко.

– Я помню, но это не отменяет его полезность. Тем более, вы можете заменить его соевым. А ты, Марат, – она обратилась к Загорскому, который за обе щеки уплетали сырники, – может и прислушаться к моему совету.

– Фу, это же невкусно, – буркнул Савва, скривив губы.

Филипп Карлович доедал манную кашу с замороженной ежевикой, от которой все отказались. Он внимательно смотрел, как Ангелина вылила из молочника к себе в кружку немного молока, размешала и отпила из чашки. И незаметно улыбнулся, что больше никто не прикоснулся к полупустому молочнику, несмотря на агитацию Ангелины. В остальном застолье прошло в тишине. После он оставил семейство и отправился в свой кабинет.

Работать у него слабо получилось, сразу после завтрака разболелись голова и глаза, он массировал виски, ругая себя, что зря переволновался, ибо он рассчитал все до мелочей, осечек быть не могло. Наконец-то все получат по заслугам. Он достал из шкафа аптечку и тонометр. Сначала принял «Верапамил», что должен был сражаться с артериальной гипертензией. Преклонный возраст и внушение Натана, что болезни – это нормально, организм давно не молод, изношен и пора уже не воротить нос от пилюль и прекратить бегать по врачам, стараясь найти вакцину бессмертия, – выводили из себя. Филиппа это порядком раздражало: почему он старше Натана всего на пять лет, а ощущение, что на все двадцать пять. Тот еще полон сил и энергии, а сам Филипп часто устает, не засыпает без снотворного, не встает с кровати без уколов и не притрагивается к еде без таблеток для хорошего пищеварения.

Преодолевая сильные пульсации в голове, расстегнул рукав, закатал его и принялся измерять давление. В это время к нему зашла Ангелина, Филипп Карлович с трудом открыл глаза, заметил мнущуюся у входа девушку. Она зашла в кабинет и остановилась около двери, не решаясь пройти дальше, ибо в память отчетливо въелась недавняя сцена, как в этом кабинете Филипп Карлович ее принуждал бросить Даниила и больше не иметь с ним ничего общего.

– Вам помочь? – обеспокоенно спросила Ангелина, заметив обессиленное тело старика, который тяжело дышал и старался натянуть на плечо манжет. Он нехотя кивнул. – Боже мой, Филипп Карлович! – вскрикнула она, снимая стетоскоп. – Как вы себя чувствуете?

– Терпимо, – вяло ответил тот. – А что?

– У вас давление сто восемьдесят на сто. Ужас какой.

– Дай аптечку, я таблетки найду. – И не глядя рылся в пластиковом ящике, отыскивая знакомую коробочку по ощущениям. Когда попадалась похожая упаковка, он слегка приоткрывал глаз и проверял. С третьей попытки выудил нужную. – Вот, выдави мне две таблетки. И воды подай. А сейчас отдохнуть хочу, иди отсюда.

Она помогла Филиппу Карловичу дойти до софы около окна, разместиться там, подложила под голову маленькую подушечку и оставила на стуле около стола аптечку на всякий случай. И вышла.

Филипп закрыл глаза, но заснуть не мог, в голове все еще играла мигрень, а в груди щемило. Он думал, что это совесть взяла верх, но было поздно.

Начались судороги.

Он свалился с софы и, на секунду придя в сознание, поднял сдавливающие болью глаза на стул, где стояла заветная аптечка. Он потерял сознание, судороги овладели его телом вторично.

В кабинет кто-то постучал. Немного погодя стук повторился. Но ответить никто не мог, тогда незваный гость приоткрыл дверь, несмело просунул голову в щель и позвал:

– Папа, можно?

На полу лежало тело Филиппа. Сын вошел в кабинет и бросился к отцу, хватая его за лицо, ударяя по дряблым щекам, пытаясь привести в чувства. Он заметил отчетливые признаки аноксии и испугался, на фоне белоснежной рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами кожа Филиппа выглядело серо-голубой. Тело еще конвульсивно содрогалось.