Мрак тени смертной

Раскусив ампулы, они вновь ощутили забытый было экстаз единения. Он протянул в последнем усилии руку, чтобы коснуться ее, она некоторое время мутнеющими глазами, в которых отражалась бездна, смотрела перед собой и не видела ничего, кроме собственного страха перед тем, что так неожиданно открылось ей.

И в это время в приемной загромыхали, ударяясь друг о друга еще полные пока канистры с бензином.

Завернутые в одеяла тела вынесли наружу. Было время цветения – яблони, под которыми положили тела, были усеяны белым цветом, над которым, несмотря на близкие разрывы артиллерийских гранат, назойливо кружили пчелы.

Тела полили бензином. Шмундт чиркнул зажигалкой, и занялось неяркое пламя, постепенно съедая покрывавшие мертвых одеяла. На белый цвет яблонь садилась копоть. Пчелы исчезли. И это было последнее зло, сотворенное человеком, некогда потрясшим устои всего мира. Пчелы и цветы, а не любимая женщина, были его последними жертвами. Уводя за собой в царство Аида женщину, он пытался прихватить следом и окружавший его мир.

В то же самое время, когда тела обугливались под воздействием пламени, на станциях затопленного по его приказу метро всплывали трупы женщин, детей и стариков. Взрослых мужчин, кроме инвалидов, не было. Все, кто мог держать оружие, еще продолжали держать его, умирая во славу уже несуществующего государства и его принявшего яд вождя.

Из ненаписанного романа Й. Геббельса «Смерть Нибелунга»

Глава одиннадцатая Праведники и грешники

Тьма и свет живут в человеческой душе.

Один и тот же человек способен на подлость и на гордый поступок.

Двое из заключенных попались на воровстве. Боже мой, до какой низости доложен был опуститься человек, чтобы украсть у товарищей по несчастью, присвоить жалкие пожитки, которые и имуществом назвать было нельзя. Но еще страшнее было то, что не сами заключенные поймали их за гнусным и недостойным занятием, это сделали охранники лагеря.

– Виновные будут достойно наказаны, – скорбно сказал фон Пиллад перед простуженно кашляющим строем скелетов в полосатых робах. – Воровать у товарищей по несчастью позорное занятие. Мне стыдно за них. Впрочем, чего ждать от животных, попавших в естественную для них среду обитания? Своим поведением они доказывают, что великий фюрер Германии во всем прав!

Он помолчал, оглядывая угрюмые лица кацетников. Заключенные старались не встречаться с штурмфюрером взглядами.

– Вы сами изберете им наказание, – сказал фон Пиллад. – Воровать нехорошо, очень нехорошо. Адольф Гитлер сказал, что в новой Германии не будет воров. В новой Германии не будет преступников. Великий рейх будет государством честных людей и для честных людей.

Он знал, что говорил.

Он прошел обучение в бюргере – уединенном замке-монастыре, созданном по типу тех, что когда-то использовались Тевтонским орденом. По замыслу фюрера лица, прошедшие подготовку в бюргерах, приближались к арийским идеалам и могли занимать после окончания обучения самые высокие посты в рейхе.

Испытания были жестокими.

В программу психофизической подготовки входила тиркампф – борьба с дикими зверями. Гиммлер мечтал о пантерах, но они в Германии были редкостью, и тогда их заменили огромными догами, дрессированными на человека. Обнаженные по пояс, лишенные какого-либо оружия будущие хозяева мира в течение двадцати минут должны были оказывать сопротивление жестоким псам, которых на них натравливали.