Мракобой

Увидев начинающуюся потасовку (громкое слово, точнее, избиение одного следователя двумя отморозками), он должен был по крайней мере либо в самом начале выразит небольшую растерянность.

Вместо этого профессор спокойно ждал продолжения. На лице даже обозначился некий интерес. Будто ему на самом деле должны были поступить некие разъяснения.

— Вали отсюда, макака! — дружелюбно посоветовал плюгавый.

— Макака — род приматов из семейства мартышковых! — уточнил Данлопп.

— Сэм, объясни тупому профессору про мартышек! — велел плюгавый.

Поняв, что профессора будут бить и возможно ногами, Вершинин посоветовал:

— Стэн, вам на самом деле лучше уйти. Про мартышек я сам им… Нет, Стэн! Нет!

Профессор не послушал и с размаху зарядил здоровяку кулаком в тулово. Вершинин сомневался, что это нанесет тому вред, при его габаритах вообще трудно было нанести какой-либо вред, но Стэн видно куда-то там попал, в солнечное сплетение или под ложечку. Здоровяк стал неуверенно клониться вперед. Тогда профессор вцепился ему в волосы и дернул вниз, используя массу всего тела. Здоровяк окончательно потерял равновесие и уже всем своим весом обрушился на раковину, разбил лицом санитарный фаянс и в фонтане хлынувшей воды кулем свалился на пол.

— Это чего… — опешил плюгавый.

Вершинин занял свою любимую позицию-позицию стороннего наблюдателя. Он профессионально отметил, что Данлопп дерется нарочито замедленно. Нарочито старательные удары, слишком широкий замах. И при этом максимальная эффективность. Как если бы человек был специалистом рукопашного боя, но старался изо всех сил скрыть это и затянуть схватку.

Данлопп оторвал плюгавого от Вершинина и влупил негодяю серию из простецких пинков в бока и живот, не давая тому передыху. Удары хоть и были простецкие, но опять-таки эффективные в своей простоте. Плюгавый с каждой полученной плюхой делал шаг назад, пока не уперся спиной в дверь кабинки. Тогда Данлопп зарядил ему такого окончательного пенделя, что дверь проломилась внутрь, перекосившись и повиснув на одной петле, а плюгавый улетел в кабинку, споткнулся об унитаз и наконец упал.

И наступила тишина.

— Мне лучше уйти сейчас! Я все-таки иностранец! — озабочено проговорил профессор.

— Да, да, конечно! — благополучно пребывая в шоке, кивнул Вершинин.

Он оглядел место побоища. Из оголённых труб хлестал фонтан. Под фонтаном обняв разбитую раковину возлежал в нокауте здоровяк.

В сортир ввалились весело галдящие пинальщики, но веселье было прервано криками «Помогите!» плюгавого, застрявшего в невообразимо тесном пятачке между унитазом и стеной.

Все еще находясь в шоке, Вершинин зачем-то умылся в уцелевшей раковине и когда пошел на выход, гвардейцы почтительно расступились.

— Хринасе! — почтительно вырвалось у кого-то.

Завтрак туриста.

Когда Вершинин вошел в столовую, профессор Данлопп завтракали как ни в чем не бывало.

— Я вам место занял! — кивнул он.

Место было в самом углу, и на него и так никто не зарился. Вершинин взял комплекс и направился к нему. По пути никто не заступил ему дорогу, и никто не плюнул под ноги. Это был плюс. Но минус все же был гораздо весомее. Перед глазами стоял профессор, трамбующий пинальщиков, не меняясь при этом в лице. Этакий боевой профессор. Академик рукопашного боя.

Вершинин поставил поднос на стол, сел и некоторое время тщательно изучал котлету, будто на свете не было ничего важнее.

— Вы в своем праве доложить о произошедшем в комендатуру, и тогда меня естественно арестуют! — произнес Данлопп обыденным тоном, каким вполне можно было произнести нейтральный текст типа. — Сегодня хорошая погода, не правда ли?

Вершинин промолчал.

— С другой стороны, если бы я не вмешался, инцидент мог закончится совсем плачевно! — продолжил профессор. — Вас бы избили, а потом засняли на телефон в нереспектабельном виде. Скажем, без штанов. Или совсем уж ужасно, с членом во рту.

Вершинин снова промолчал. Данлоп, не дождавшись, спросил напрямую:

— Так что вы скажете насчет драки?

— Какой драки? — спросил Вершинин.

Министерство внутренних дел. Ул. Житная, 16.

На допросе присутствовал Николай Шебутаев. Поначалу я хотел его выгнать, затем передумал, опер мог пригодиться.

— У тебя есть знакомые в комендатуре? — поинтересовался я.

— Так, по мелочи.

— Узнай, пожалуйста, про полковника Шизданова. Целый день на связь не выходит, а он мой куратор.

— Стучишь ему про нас? — спросил Николай.

— Нет, ему про меня! — уточнил я.

Конвой привел задержанного Пальгуева, дело которого вел Гапонов. Пальгуеву исполнилось 32 года, жилистый, худое нервическое лицо как у начинающего шизофреника. Кличка у него была почему-то Дрозд.

— Боримир Аскольдович, есть какие-либо жалобы? — начал я.

Жалоб у него не было.

— Только Гапонову я уже все сказал! — произнес он взвинченным нервическим тоном. — Кражу в ларьке признаю, но только одну! И там дверь была открыта, гражданин следователь!

— Я здесь по другому поводу! — оборвал я.

На столе стоял миниатюрный магнитофон, уже остановленный на нужном месте. Включил. В комнате возник приятный голос мертвеца.

— Допрос остановлен в 14.32.

И без паузы (для магнитофона).