Мраморное поместье

Что это? Я, кажется, очнулась, ведь это моя комната освещена луной. Нет, скрипки торопятся, он сейчас придет.

Вот он. Он должен остановиться в дверях, потому что звук остановился и еще не отзвучал.

— Остановитесь, умоляю вас.

— Я не уйду, Эрик. Я не Лиза, я — Станка. Ты слышишь: оркестр волнуется, как море.

Дай умереть, тебя благословляя,
А не кляня!
Могу ли день прожить, когда чужая
Ты для меня?..

— Как ты чудно поешь, Эрик. Ты не умрешь, мы уйдем на юг с тобой… Слышишь, море шумит? Что нам может помешать?

— Три карты, три карты, три карты!..

— Не бойся: это Анютка. Анютка, зачем ты его пугаешь? Анютка, где ты? Где ты, Анютка?

— Я здесь, барышня, в другом мире.

Боже, как хорошо! Анютка сидит над самой водой на небольшой светло-серой красивой скале, сверху ровной, как стол. Берег моря и белая пена. Кругом уступы гор и много-много света. По берегу моря дорожка уходит куда-то далеко. Наконец-то я здесь!..

Анютка гадает на картах.

— Анютка, где же Эрик?

— А вот сейчас я скажу, барышня, — отвечает Анютка, бросая карты.

— Тройка… семерка… туз! Вот он, барышня, глядите.

Я смотрю на дорожку. Вот он идет. Какой красивый в форме, как он торопится. Это потому, что скрипки торопятся. Я слышу его шаги…

Я очнулась, мой бред прошел, но я слышу шаги в коридоре. Дверь отворяется. Он останавливается на пороге. Ведь я не грежу. Это он.

— Эрик!

Я боялась верить своей радости, но, поверив, бросилась и прижалась нему. Он подвел меня к окну на лунный свет и опять, как тогда, всматриваясь своими зачарованными глазами, своим странным, приковывающимся, напряженным взором, несколько раз спросил:

— Это ты, Станка?

— Я, я, Эрик. Я ждала тебя все эти дни.

Его руки скользили по моему телу, точно он хотел убедиться, что не призрак перед ним.

— Милый, как ты нашел меня?

Я потянулась к нему и положила руки на его плечи.

— Мне снился сон, тяжелый сон, Станка:

Мне снилось, стоял я над самою кручей,
Река мне казалась вся сталью,
А сверху огромные туча над тучей
Слоились свинцовой спиралью.

— Как ты красиво говоришь, Эрик. Ведь это стихи. Но почему ты такой бледный, измученный?..

Но он не отвечал мне, а продолжал медленно, не глядя на меня, точно разговаривая сам с собой и припоминая:

Был вечер осенний, как сказка, прекрасный,
Янтарный кругом у кургана.
И только закат, словно зарево, красный
В лохмотьях был страшный, как рана…
И галки летели… Летели с заката,
И в дали, пока приближались
На ране кровавой небесного ската,
Казалось, как черви толкались…

Выражение напряженного отвращения было у него на лице.

И вот подлетели и стали вулканом,
Как черные камни, взлетать над курганом,
И черные круги сжимали все ближе,
И, с криком взлетая, все падали ниже…

Он схватил меня за руку и с испугом оглянулся, точно видел еще стаю галок вокруг нас. Сердце у меня сжалось, потому что опять я слишком ясно почувствовала в нем что-то больное и жалкое. Он продолжал шепотом, точно хотел хорошо выяснить мне свои ощущения:

И было мне страшно… И взмахами палки
Я стал отгонять их, но злобные галки
Вступили со мной в безобразную битву…
В смятенье хотел я припомнить молитву
И крикнул: «Чего же вам надо?..»

Эрик нагнулся ко мне и, видимо, очень взволнованный, озирался и говорил быстро:

И тут-то всей тучей.
Огромной и начерным кругом кипучей,
Все бросились, сжали живые спирали.
Удары посыпались сталью кривой…

Он с ужасом отчеканил это выражение.

И ярые, жадные птицы кричали:
«Нам падали — крови гнилой!
Мертвых готовим для мертвого мира.
Бейте удар на удар,
Сердце гнилое для нашего пира.
Сердце нам, мертвый фигляр!»
И сердце искали кривыми крючками!..

Эрик стоял посреди комнаты, в ужасе заломив руки и закрывая ими глаза.