Иногда внутренний голос шептал ему притормозить, остановиться на миг, скинуть с себя лишний груз, избавиться от ненужной ответственности, но другой голос конфликтовал с ним, говоря, что если он прекратит это движение, то его цели, одна за другой, будут распадаться, как кусочки мозаики. Он не мог жить без вечного движения, без этой материальной нормальности с дедлайнами, поисками лучших вариантов и целым вагоном ответственностей. Развитие было смыслом его жизни, всё шло всегда к тому, чтобы шагнуть ещё на одну ступень вверх, в этом и был секрет его жизненной искры, за которую так цеплялась его мраморная скульптура. Именно это делало её такой живой в галерее Райана, и в обмен она ему отдавала каплю своей застывшей красоты. Может быть, он и был чересчур хаотичным и буйным, слишком мечущимся в крайностях, слишком эмоционально разбросанным и чересчур глубоко утопающим в собственных страстях. Но именно этого и недоставало Джулиану из мрамора, они были созданы друг для друга, их слияние воистину способно было сотворить чудеса. И когда он думал о том, как они могут быть друг другу полезными, все страхи старения испарялись, потому что он уже находился на финальной стадии своего преображения, осталось только отбросить страхи и завершить этот последний этап, приняв в себя образную гармонию, которой подвластны и жизнь и смерть.
32
После того, как Джулиан начал часто оставаться в его галерее (и ему было неважно, как он там своему Майклу объяснял свои отлучки, особенно на ночь), Райану стало спокойнее, энергия Джулиана подпитывала мраморную скульптуру, идеализируя его мир. Это хорошо влияло на всех, Джулиан выглядел не по-земному хорошо, он преображался и сиял не только жизненной энергией, но и этой сдержанной красотой, которая была присуща только истинным произведениям искусства, но никак не живым и стареющим телам. Наконец-то, у Джулиана снова сглаживалась его суетливая хаотичность, такая разрушительная для полноценного образа истинной красоты, неугомонный нрав Джулиана могло выровнять только что-то неживое, пропитанное насквозь смертью. Джулиан даже представить не мог, насколько образная смерть ему к лицу! И теперь Джулиану хватало времени зарядиться той недостающей частью своего упорядоченного существования, и безупречный мрамор оживал под его ритуальными медитациями, и вместе они порождали настоящее творчество, достойное создания мира. И он был единственным свидетелем этого преображения, оно происходило исключительно для него одного, и эмоции его били через край, как будто ему было позволено наблюдать за совокуплением богов, от чьего союза образуется новый мир без недостатков. Мир, в котором не будет места тупым человеческим созданиям, утопающих в своём примитивном дерьме и не видящих ничего дальше собственных испражнений.
Их реальные отношения с Джулианом тоже менялись, они становились ближе, потому что Джулиан всё больше соответствовал его идеальному образу сверхчеловека, и лёгкость в общении теперь стала такой, что Райан всё меньше сдерживал в себе чувств, он доверял Джулиану теперь практически всё. Джулиан был таким податливым во всём, когда они находились вдвоём в его галерее под зорким взором мраморного хранителя, и осознание того, что он был творцом этой экстатической гармонии в Джулианах, вновь и вновь заставляла его ощутить себя на одном уровне с богами. Они так много разговаривали обо всём на свете – об его одежде, об искусстве, о деликатесах, о путешествиях, о красоте, о семейных ценностях. Но всё равно их разговоры были пропитаны некой эстетической сдержанностью, несмотря на полное доверие, они как будто скидывали здесь с себя все примитивные желания и гораздо полнее представляли свой мир, гораздо полноценнее, в нём не было места вульгарной банальщине, хотя они и замечали её в своей жизни. Но тут это не влияло на них, это был некий кружок интеллектуалов, где не нужно было подстраиваться под тривиальности человечества, здесь можно было просто быть собой.
Раньше ему казалось, что Джулиан часто подстраивается под его вкусы или даже нужды, чтобы соответствовать ему максимально полноценно. Это было нормальное поведение влюблённого человека, по сути, с одной стороны ему было лестно, но с другой стороны это было как-то по-детски наивно, это рушило собственную индивидуальность Джулиана. Возможно, взгляды и интересы Джулиана сформировались благодаря ему, но сейчас это уже был другой уровень, Джулиан жил этим, а не просто играл в то, что ему это понятно и приятно. Они оба были сформировавшимися личностями с разным опытом, но всё же их объединяло очень многое, и связь их непрестанно росла по мере того, как влияние мраморного Джулиана охватывало их жизни всё более цепко. Они теперь оба жили под благословением мрамора, который указывал им путь к просвещению.