– Значит, эта тетушка тоже состоит в заговоре!.. – прошептал он.
Молодой полицейский покачал головой.
– Не думаю, – ответил он. – Во всяком случае, вчера вечером в переговорную тюрьмы приходила не она. Служащие префектуры очень хорошо помнят сестру вдовы Шюпен. Впрочем, у нас тоже есть ее описание… Это женщина ростом более пяти футов, черноволосая, вся в морщинах, словно ее кожу дубили дождь, ветер и солнце. К тому же ей лет шестьдесят. А вчерашняя посетительница была маленькой, белокурой, белой… И выглядела она лет на сорок пять…
– Но в таком случае, – прервал Лекока господин Семюлле, – похоже, это одна из наших беглянок.
– Не думаю.
– Так кто же, по-вашему?
– О!.. Хозяйка гостиницы «Мариенбург», эта тонкая штучка, которая так ловко посмеялась надо мной. Но пусть теперь она остерегается!.. У меня есть способ проверить свои подозрения…
Следователь слушал краем уха. В определенной степени он восхищался непостижимой отвагой и чрезвычайной преданностью людей, которые всем рисковали, лишь бы обеспечить инкогнито убийце.
– Остается узнать, – сказал следователь, – как сообщник сумел узнать о существовании пропуска.
– О, все очень просто, господин следователь. Встретившись на полицейском посту у Итальянской заставы, вдова Шюпен и сообщник поняли, насколько важно предупредить Полита. Они стали думать, как сообщить ему. И тут старуха вспомнила о карточке своей сестры. А мужчина забрал эту карточку под первым же удобным предлогом…
– Все так, – согласился господин Семюлле. – Да, все правильно. Тут не может быть никаких сомнений… Тем не менее вы должны разузнать…
Лекок решительно взмахнул рукой, как человек, нетерпеливое усердие которого не нуждается в поощрении.
– И я разузнаю!.. – ответил он. – Господин следователь, вы можете положиться на меня. Я не упущу ни одной мелочи, способствующей успеху. К вечеру в моем распоряжении будут два наблюдателя. Одного я поставлю на улочке Бют-о-Кай, второго – у входа в гостиницу «Мариенбург». Если сообщнику убийцы придет в голову навестить Добродетельную Туанону или госпожу Мильнер, он окажется у нас в руках. В конце концов, должен же настать и наш черед!..
Но сейчас было не время для слов, тем более пустых. Лекок замолчал и взял шляпу, которую он, войдя в кабинет, положил на стол.
– Теперь, – сказал он, – я прошу господина следователя предоставить мне свободу действий. На тот случай, если вы захотите отдать какие-либо распоряжения, я оставлю на дежурстве в коридоре своего коллегу, папашу Абсента. А я собираюсь использовать две наши самые главные улики: записку Лашнёра и серьгу…
– Ступайте, – сказал господин Семюлле. – Удачи вам!
Удачи!.. Молодой полицейский очень надеялся на удачу. До этого момента Лекок легко мирился со своими постоянными поражениями, однако сейчас он чувствовал себя уверенно, поскольку у него в кармане лежал талисман, который должен принести ему победу.
«Грош мне цена, – думал Лекок, – если я не сумею разыскать владелицу такой ценной вещи. А, найдя владелицу, мы сразу же установим личность нашего человека-загадки».
Прежде всего требовалось узнать, в каком ювелирном доме была изготовлена серьга. Обходить ювелиров и спрашивать: «Это ваша работа?» – было слишком долго. К счастью, среди знакомых Лекока оказался человек, который считал за честь услужить ему своими знаниями. Это был старый голландец Ван-Нунен, не имевший в Париже соперников, когда речь заходила о драгоценностях.
Префектура использовала его в качестве эксперта. Ван-Нунен был человеком богатым. На самом деле он был еще богаче, чем считалось. Одевался очень скромно, даже плохо, поскольку у него была одна страсть: он обожал бриллианты. Он всегда носил бриллианты с собой, в маленькой шкатулке, которую вынимал раз десять в час, как нюхальщик вытаскивает свою табакерку.
Славный голландец радушно встретил молодого полицейского. Надев очки, он с удовольствием рассматривал серьгу, а затем тоном оракула произнес:
– Камень стоит восемь тысяч франков, а оправа сделана в ювелирном доме «Дуати», что на улице Пэ.
Через двадцать минут Лекок предстал перед знаменитым ювелиром.
Ван-Нунен не ошибся. Дуати сразу узнал серьгу – она была сделана им. Но кому он ее продал? Он не мог вспомнить, поскольку это было три-четыре года назад.
– О, подождите! – добавил он. – Сейчас я позову жену. У нее превосходная память.
Госпожа Дуати заслуживала этой похвалы. Бросив один-единственный взгляд на изделие, она заявила, что помнит эту серьгу. Пара была продана за двадцать тысяч франков госпоже маркизе д’Арланж.
– Все же, – добавила она, глядя на мужа, – ты должен помнить, что маркиза дала нам наличными только девять тысяч франков, и мы с трудом добились, чтобы она заплатила оставшуюся сумму.
Действительно, муж вспомнил об этой подробности.
– Теперь, – продолжал молодой полицейский, – я хотел бы получить адрес этой маркизы.
– Она живет в Сен-Жерменском предместье, – ответила госпожа Дуати, – около эспланады Инвалидов.
Глава ХХХ