Время от времени, когда мимо проходил какой-нибудь агент Сыскной полиции, идущий к докладу, рантье или шалопай подбегали к нему и о чем-то спрашивали.
Полицейский шел дальше, а сообщники, весело смеясь, говорили друг другу:
– Прекрасно!.. Еще один, кто нас не узнал.
У них были веские основания, чтобы радоваться, серьезные причины, чтобы гордиться собой. Из двенадцати или даже пятнадцати полицейских, к которым они по очереди приставали с вопросами, ни один не узнал своих коллег – Лекока и папашу Абсента.
А ведь это были именно они, вооруженные и подготовленные для охоты, все превратности которой они не могли предвидеть, для преследования, которое должно было быть таинственным и неистовым, как любое преследование дикого зверя. По мнению молодого полицейского, этому отчаянному испытанию предстояло стать решающим.
Если их коллеги, с которыми они виделись ежедневно, люди, умевшие разоблачать все хитрости с переодеванием, не узнали перевоплотившихся Лекока и папашу Абсента, то Май тем более должен был неминуемо попасться на крючок.
– Ах! Я ничуть не удивлен, что меня не узнают, – повторял папаша Абсент, – поскольку я сам себя не узнаю! Только вы, господин Лекок, смогли превратить меня в благодушного рантье, меня, кто всегда выглядел как переодетый жандарм!..
Но время размышлений, полезных или напрасных, прошло. Молодой полицейский заметил на мосту Менял тюремный фургон, ехавший крупной рысью.
– Внимание, старина, – обратился он к своему спутнику, – везут нашего клиента!.. Быстро на позицию! Помните о полученных указаниях и глядите в оба!..
Совсем рядом на набережной находилась стройка, частично обнесенная дощатым забором. Папаша Абсент встал перед афишей, приклеенной к ограде, а Лекок, заметив забытую лопату, взял ее в руки и принялся ворошить песок.
Они правильно сделали, что поторопились. Передвижная тюрьма выехала на набережную. Проехав мимо полицейских, она со скрежетом свернула в подворотню, которая вела к «мышеловке».
В фургоне находился Май. Лекок был в этом уверен, поскольку заметил, что на облучке сидел начальник стражников.
Фургон оставался во дворе Дворца правосудия добрую четверть часа. Потом вновь появился на набережной. Кучер слез с облучка и повел лошадей под уздцы. Он поставил громоздкий фургон напротив Дворца правосудия, накинул попону на спины лошадей, раскурил трубку и ушел…
Следующие несколько минут стали для двух наблюдателей настоящей пыткой – так они беспокоились. Ничто не шевелилось, ничто не двигалось… Но вот дверца фургона осторожно приоткрылась, и в проеме показалось испуганное бледное лицо… Это было лицо Мая.
Узник быстро осмотрелся. Никого. Тогда он с ловкостью и точностью кошки спрыгнул на землю, бесшумно закрыл дверцу и направился в сторону моста Менял.
Глава XXXVI
Лекок с облегчением вздохнул. Все это время он тревожно думал, не разрушило ли его комбинацию какое-нибудь непредвиденное или неучтенное обстоятельство. Спрашивал себя, не отказался ли загадочный подозреваемый от опасной свободы, которую ему неожиданно предоставили. Но все волнения Лекока оказались напрасными!.. Май сбежал, причем не необдуманно, импульсивно, а умышленно, сознательно.
Между тем моментом, когда Май почувствовал, что остался один, что о нем забыли в плохо закрытой камере, и минутой, когда он приоткрыл дверцу, прошло достаточно времени, чтобы такой сильный человек, как он, наделенный удивительной прозорливостью, смог проанализировать и просчитать все последствия столь серьезного решения.
Он совершенно осознанно, со знанием дела устремился к расставленной ему ловушке. Он принимал – возможно, как смельчак, но не как простак – брошенный ему вызов, был готов к борьбе.
«О! – думал Лекок. – Если он готов к борьбе, значит, он рассчитывает выйти из нее победителем».
Это серьезное обстоятельство вызывало у молодого полицейского беспокойство. Но оно также провоцировало упоительные эмоции. Лекок был очень честолюбивым, несмотря на свое скромное положение, а любой честолюбец – хороший игрок.
Лекок считал, что борьба между ним и подозреваемым будет вестись на равных. Нет больше тюрьмы, нет больше тюремщиков, следователей – никого, ничего, что имело бы отношение к сложному механизму системы правосудия.
Они остались один на один, свободные на улицах Парижа, вооруженные одинаковой недоверчивостью, обязанные прибегать к уловкам, вынужденные прятаться друг от друга, принимать идентичные меры предосторожности.
Правда, у Лекока был помощник – папаша Абсент. Но разве есть уверенность, что Май не встретится со своим неуловимым сообщником? Это была настоящая дуэль, исход которой зависел исключительно от мужества, ловкости и хладнокровия обоих противников.
Все эти размышления молнией промелькнули в голове молодого полицейского. Он мгновенно бросил лопату и, подбежав к полицейскому, выходившему из здания префектуры, вручил ему записку, которую заранее положил себе в карман.
– Живо отнесите это господину Семюлле, следователю, – сказал он. – Это служебное дело.