Мщение справедливо

Гуров прошел в гостиную и начал делать гимнастику. Занимался он халтурно, для очистки совести; незаметно увлекся, пропотел, принял душ и громко сказал:

– Подъем! Ванная свободна.

– А кофе дадут? – спросила Татьяна, проскальзывая в ванную. Татьяна завернулась в простыню, как в римскую тогу; стараясь казаться выше, ступала на кончиках пальцев.

– В зависимости от вашего поведения, мадам, – ответил Гуров, проходя на кухню.

– Буду стараться, господин полковник. – Татьяна говорила что-то еще, но Гуров не слушал, удивленно оглядывая чисто убранную кухню, вымытую, стоявшую на своих местах посуду.

«Значит, пока я спал, Татьяна поднялась, убрала и все вымыла», – понял Гуров, но он не знал, приятна ему такая забота или нет. Она женщина взрослая, самостоятельная, живет по своим законам.

За завтраком она взглянула на Гурова, загадочно улыбнулась и сказала:

– Ты прекрасно восстанавливаешься, вчера я чуть было тебя не пожалела – такой ты был замордованный, потерянный. Сейчас ты словно ледком схваченный, взгляд жесткий, даже когда улыбаешься.

– Нельзя мужчине говорить о его слабостях.

– Почему? Глупости! Если мужик слабак, так словами его не исправишь, а коли он Лев Иванович Гуров, то слова от него отлетают, как от стенки горох. Я рада, что встретила тебя, благодарна, что ты о любви не говоришь и планов в отношении меня никаких не строишь.

– Не загораживайся, никто не собирается причинить тебе боль. Сколько тебе понадобится на макияж и прочие женские хитрости?

– Минут тридцать.

– Не торопись, мне надо поговорить по телефону.

Татьяна убрала со стола, быстро перемыла посуду, скрылась в ванной. Гуров позвонил Орлову домой, услышав ответ, сказал:

– Добрый день, Петр. Надеюсь, сегодня ты отошел?

– Здравствуй, Лева. – Орлов, видимо, завтракал, через небольшую паузу продолжил: – Приказ ясен и прост: убийство раскрыть, свидетелей не беспокоить.

– Убийство мы раскроем, только не докажем…

– Раз не докажешь, значит, не раскроешь, – перебил Орлов. – Может, бросить все к нехорошей матери, изображать активность, писать длинные бумаги?

– Можно, мой генерал. Есть один нюанс – вернулся к жизни Борис Галей. Оплачивал его работу Якушев, команду о ликвидации Галея давал полковник Ильин. Деньги у киллера на исходе, по имеющимся у меня данным, он собирается получать долги.

– Ты сам большой и умный, думай, как лучше. Я вас прикрою, вы со Станиславом до понедельника в конторе не появляйтесь. Якобы вы ищете подходы к воскресшему киллеру, косите на него как на убийцу замминистра.

– Интересная мысль, Петр, только кто в нее поверит?

– Никто и вникать не станет. Лева, я тебя Христа ради прошу, не беспокой ты в эти дни героев, пусть они от тебя отдохнут. Пока. – И Орлов положил трубку.

– Я готова. – Татьяна вошла в гостиную, в макияже и на высоких каблуках она чувствовала себя значительно увереннее.

– Какие дела на сегодня? – без любопытства, лишь из вежливости поинтересовался Гуров, набирая номер.

Татьяна поняла, что ответа не ждут, присела на валик дивана, взяла со стола сигареты. Она не курила, дымила порой из баловства.

– Проснулся? Дома нормально? – спросил Гуров, услышав в трубке голос Крячко.

– Дочь ушла в школу, жена на работу, я домываю посуду! – рапортовал Крячко. – Готов служить без страха и упрека!

– Тебе дали гулять до понедельника. Так у Петра – душа генеральская, широкая, а я твой начальник – известный жлоб. Потому приезжай ко мне…

– От меня привет, – сказала Татьяна, неумело прикуривая.

– Вчера вечером Татьяна Евгеньевна передавала тебе привет.

– Польщен, передай поклон. Я через пять минут выезжаю. Да, Танюше скажи, чтобы дождалась меня, я ее подброшу в телецентр или куда надо.

– Передам. – Гуров положил трубку. – Станислав велел передать, что, если требуется, он тебя подбросит.

– Странные вы, менты, люди. – Татьяна взяла свой плащ, сумочку. – До двери проводишь?

– Обязательно. Даже до лифта. – Гуров поднялся, отомкнул стальные двери, вышел первым, вызвал лифт. – Я не хам, Танюша, но я не хочу выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Если будет настроение, к вечеру позвони сюда.

– Обязательно. – Татьяна состроила гримасу, чмокнула Гурова в щеку и вошла в подъехавшую кабину.

Полковник Ильин вышел из генеральского кабинета, еле сдерживая переполнявшую его радость и, казалось бы, уже потерянное ощущение свободы. Ильин уже давно не мучился угрызениями совести, многолетняя служба отучила. Он был до крайности циничен, при необходимости жесток и, будучи человеком умным, считал, что на нем уже давно клейма негде ставить. Неожиданно все оказалось значительно сложнее.