Мщение справедливо

Якушеву было под сорок; холеный, элегантный, почти всегда спокойный, он был обыкновенным русским гением. Это все враки, что в России гениев больше нет, что их извели вконец. Гениев на шарике разбросано довольно равномерно, но вот рождаются они редко. Музыканты, художники, скульпторы и врачи. Якушев родился финансистом. Задержись перестройка на десяток лет, и сидеть бы ему безвылазно в остроге, так как неуемная страсть делать деньги была в нем сильнее остальных чувств. Соловья можно убить, но не петь соловей не может. То ли земля под Россией повернулась вовремя, то ли Витька Якушев родился в самый раз, но к сорока годам он получил все условия для удовлетворения своей страсти. Гениев не любят, что, собственно, закономерно. Признавая человека гением, сам, грешник, автоматически превращаешься в пигмея. Кому приятно? Карузо – ладно, Пушкин – Бог с ним, они своим существованием не унижали, хотя бы потому, что уже померли. Но без арий и поэм может легко прожить подавляющее большинство человечества, жить и не ежиться. Деньги нужны всем, каждому абсолютно. И если некто умеет делать деньги в сто, тысячу раз быстрее и легче, то такой факт многих раздражает.

Якушев обо всем этом был прекрасно осведомлен, способности свои тщательно скрывал, о его состоянии ни один человек, тем более мать с отцом, даже не догадывались.

Офис Якушев себе построил шикарный, не забыв предупредить художника и архитектора, чтобы все было по самому высшему классу и при этом ни в коем случае не бросалось в глаза. Только настоящий знаток мог оценить количество и качество мебели и прочий неброский интерьер помещения, звукоизоляцию, упругость покрытия под ногами.

За подковообразным столом хозяина, почти в углу, стояла статуя девушки, казалось, она смотрит в окно и одновременно лукаво поглядывает на присутствующих. Мраморная прелестница стоила миллионы долларов, но большинство посетителей Якушева не обращало на скульптуру внимания; кто и замечал, считал статую блажью хозяина, его данью моде и преклонением перед Западом. Однажды французский банкир отвлекся во время беседы, отошел к окну, глянул на мраморную девицу мельком, и постепенно улыбка исчезла с его тонких губ, он взглянул на статую внимательно, нагнулся, даже присел, чтобы получше рассмотреть клеймо автора.

Через год многие, очень многие иностранцы знали, что в кабинете господина Якушева стоит подлинная статуя одного из учеников Микеланджело Буонарроти, статуя входит в каталог такой-то, а цена ее вот эдакая.

Якушев был гений и умел делать деньги. Русский рынок был дик, непредсказуем, сильно смущал финансиста, но другой родины у него не было, а он и раньше знал, а недавно вновь убедился, что будь то Рим, Париж, Берлин, везде едино – финансист без корней, эмигрант в первом поколении, в лучшем случае второй сорт. А для Якушева существовал лишь один сорт – высший, он же и единственный.

Финансист продолжал сидеть за столом. Состоявшийся разговор по телефону вывел Якушева из себя. Он был лучшего о себе мнения… Позвонил секретарь, Якушев нажал кнопку, пригласил войти.

Массивная дверь приоткрылась, девушка вошла бесшумно. Негромко, но отчетливо сказала:

– Виктор Михайлович, вас хочет видеть сотрудник милиции. Я сказала, что существуют приемные часы, но он настаивает.

Якушев вновь бросил недовольный взгляд на телефонный аппарат, словно он и был виновником сегодняшних бед, заставил себя улыбнуться и саркастически произнес:

– Ну, если господин пристав предлагает садиться… Просите.

Якушев был не только гениальный финансист, но и опытный психолог. Человек вошел не сразу, дверь успела закрыться, значит, милиционер не топтался рядом, а читал, сидя в кресле, или стоял у окна.

Одним взглядом хозяин оценил и осанку гостя, и великолепную фигуру, и костюм, не новый, но отлично вычищенный и отутюженный, туфли не люкс, но достойные, носки и рубашка в цвет.

– Полковник Гуров. – Он поклонился, а так как освещение в кабинете не давало вошедшему сразу увидеть лицо хозяина, то сыщик на Якушева и не посмотрел, а оглянулся вокруг. – О вашем кабинете, Виктор Михайлович, наслышан. Редкий случай, когда люди сплетничают не зря. А вот знаменитую девушку у окна оценить не смогу – не знаток.

Якушев не собирался выходить из-за стола, но был вынужден, так как полковник не приближался, ждал.

– Здравствуйте… Лев Иванович, кажется? – Якушев обогнул крыло стола, протянул руку.

– Лев Иванович. – Гуров пожал хозяину руку. – Вроде того.

Якушев отодвинул одно из стоявших перед столом кресел, нажал на педаль, выдвинулся сервированный для кофе столик.

– Присаживайтесь, господин полковник, – указал он на кресло.

– Благодарю. – Гуров взял хозяина под руку, помог сесть, сам занял место напротив, лицом к двери.

– Ловок, ценю, – рассмеялся Якушев, пытаясь сохранить тон превосходства хозяина, принимающего гостя, который пришел без предупреждения.

– Простите, вы давно были знакомы с покойным? – спросил неожиданно Гуров.

– Нет, почти не были, хотя оба занимались деньгами. Вы, конечно, читали протокол моего допроса и не станете начинать сначала?