Мстерский летописец

Заметив сына, Татьяна Ивановна замахала на него руками, сдерживая рыдания, а потом вывела его из боковушки, не дав взглянуть на Сашонку, и, не покормив, увела к крестной на другую улицу.

— Ох-ох-ох! — заревела крестная. — Я вчерась вечером мимо вашего дома шла, а Жучка ваша мордой вниз так и взвыла, не слыхали? Я и подумала: мордой вниз — это к покойнику.

Днем, играя с ребятишками, Ваня забыл об умершей Сашонке, а вечером, когда, не спросясь у крестной, один вернулся домой, увидел, что такое «умерла».

Сашонка спала в деревянном ящике на столе. На ящике возле ее головы колыхалось пламя тоненьких свечек. Там же, за аналоем, баба в черном читала вслух молитву. Мать, отец, крестная, сестры и еще какие-то люди, все в черном, молча молились.

С внутренним холодом, испытанным впервые и похожим на страх, Ваня вдруг понял, что Сашонка не спит, а умерла, как говорила мать, и что деревянный ящик — это гроб, который он видел впервые, но уже слышал о нем. Гробом их, малышей, пугали старшие дети. И еще он вспомнил, что гроб закапывают в землю на кладбище возле церкви и это называется — могила.

Ване стало страшно за сестренку, за себя, и он бросился к матери, громко ревя.

— Что ты, что ты, родимый?! — обнимала и ласково успокаивала его Татьяна Ивановна.

— Малый, а смерть понимает, — сказал кто-то.

— Пожалел сестренку, — согласился другой голос. Татьяна Ивановна передала Ваню свояченице-старушке, и та повела его укладывать спать.

Сашонкина зыбка в боковушке была уже снята и вынесена. В углу, у образов, теплилась лампадка, и сладко пахло ладаном.

— Ее в землю закопают? — спросил Ваня старушку.

— Всяк от земли и в землю отыдет, — перекрестилась

старушка и продолжала: — Полно тебе о покойнице-то калякать. Господь прибрал ее, безгрешную, в рай и отправит. Давай я тебе лучше сказку расскажу.

Сказку она рассказывала знакомую, много раз от матери слышанную, но слова у нее были такие мягкие и теплые, будто она гладила мальчика по голове. И Ваня скоро уснул.

С тех пор Ваня стал бояться смерти и гробов. Боялся гробниц, стоящих справа и слева в церкви, от них веяло могильным холодом.

— Ну полно, милый, — успокаивала его Татьяна Ивановна, — это ж святые мощи князей Ромодановских, бывших тута помещиков. Они и храм воздвигли.

Ваня стал бояться и плащаницы, которую в страстную пятницу переносили из теплой церкви в холодную, а осенью — из холодной в теплую. Плащаница была сделана в виде гроба, который стоял на носилках. В гробу лежал Христос, а вокруг него стояли фигурки скорбящих.

С трепетом рассматривал теперь Ваня и картинки, развешанные отцом по стенам передней. Смерть разгуливала на них в самом обнаженном виде — скелетом с косой в руках. Александр Кузьмич, любитель Апокалипсиса, сам рисовал и раскрашивал апокалипсические картинки, знал наизусть их толкования и любил рассказывать их всем, бывавшим в доме. И Ваня слышал непонятные, но страшные слова: «тьма кромешная», «огнь и червь неусыпаю-щий», «плач и скрежет зубов».

Он знал уже, что за грехи и пороки человек после смерти попадает в ад. И картинки наглядно показывали адские муки грешников. На одной грешники кипели в огненном серном озере. На другой летели вверх тормашками в пропасть. На третьей многоголовое, огнедышащее чудище заглатывало грешников в свою страшную пасть. В пасть летел и человек, не хотевший ходить в церковь. И как ни тяжко было Ване расставаться по утрам со сном, он покорно вставал и шел с родителями к утрене, чтобы не попасть в зубы этому страшному дракону.

Ваня любил смотреть на картинку Георгия Победоносца. Храбрый воин на коне с красной сбруей вонзал в горло дракона копье. У коня развевалась грива. Над головой всадника ангелы держали корону. Картина давала слабенькую надежду, что Георгий Победоносец защитит Ваню от огнедышащего дракона.

ГЛАВА 3 Раскольничья Мстёра

Прошел ноябрь-ледень. Холоден ноябрь, да не зима. Но вот уж и Федот на воду лед навел, и Гурьян на пегой кобыле проехал. Установился санный путь, за-снежились, заледенели горки.

Во Мстёре чуть не каждая улица — одновременно и гора. Десятки санок, выстраиваясь вереницей и в одиночку, с утра до ночи неслись по улицам к уклону, выезжая на саму реку Мстёру.

Начинались с приходом зимы, особенно по воскресным дням и праздникам, катания и взрослых, в расписных санках, запряженных лихими лошадьми с приличной городской упряжью. Ребятня с гиканьем гонялась за этими санками. А вот в проулке появилась толпа взрослых, однако еще не женатых парней. Толпятся, шепчутся, — значит, развлеченье готовят. Малышня тоже притормозила, затаилась перед занятным зрелищем. Чего там замышляется? По Кузнечной, к Миллионной улице, важно развалившись в пролетке, шуба нараспашку, ехал недавно женившийся сын мстёрского мельника с молодой женой.

Не подозревая подвоха, новобрачный заносчиво обнимал свою жену, как вдруг из проулка с восторженным гиканьем выкатилась ватага парней — человек пятнадцать. Одни схватили лошадь под уздцы, другие выволокли новобрачного из пролетки и потащили к приготовленным старым саням-дровням.