Мстерский летописец

А у Голышевых в августе — традиционный день офеней. До 850 000 картинок в год выпускало уже их заведение. Восемь человек работали в нем 240–250 дней в году. 182 дома, свыше 300 человек раскрашивали печатные картинки, в основном девочки и девушки от 10 до 20 лет. Большинство картинок Голышев рисовал сам: сюжеты из Ветхого и Нового заветов, аллегорическое изображение праздников, молитв.

— Мне Клариньку с собачкой, уж больно умильная парочка, — просил офеня Матвей Корягин, набирая картинок в дорогу.

Хорошенькая девочка с распущенными волосами и большим бантом гладила собачку. Любили крестьяне украшать стены такими головками. Эта картинка шла в паре с «Добрым товарищем»: в узорчатой рамочке — мальчик, похожий на ангелочка, сидел с кошкой.

В этой же серии Голышевы выпускали «Маленькое семейство» — тоже в цветастой рамочке, ребенок и крольчиха с крольчатами. И еще сдвоенная картинка подобного рода: юный наездник с луком на кудрявом коне и «забавный ездок» — отрок, едущий на козе.

Лучше всего расходились картинки религиозного содержания: «Николай Чудотворец», «Иисус поразил антихриста», изображение церкви Христовой в виде корабля, плывущего по морю, где его преследуют еретики, «Великомученица Параскева-пятница», изображения святых угодников. По-прежнему в огромном количестве расходились картинки-портреты царей и императоров, сказки и былины. Эти картинки шли из года в год в первоначальном виде, не перерисовывались, а расходились сотнями

тысяч.

Иван Александрович выпускал и потешно-сатирические картинки, и мистико-развлекательные, типа «Магическая стрела, или Вернейшее гадание на картах». Это уже была маленькая книжица, отпечатанная тем же способом, что и картинки, и особым образом сложенная. Или «Ступени человеческого века»: «В 10 лет — дитя, 20 лет — юноша, 30 лет — муж, 40 лет — деловой человек, 50 лет — спокойствие, 60 — приближение старости, 70 — старик, 80 —хворый, 90 — труд и болезнь, 100 — особая милость божия».

Народу нравились такие незамысловатые книжонки. И наконец — гадальные книжки. Тут уж пожелания-предсказания были на любой вкус: шестерка бубновая — веселая дорога, восьмерка — получите известие, которое вас обрадует… И уж как игра: «возьми зерно, брось в середину сияющего круга с числами, на какое число упадет зерно, то под тем же числом читай ответ».

Тут и хорошие ответы: «блюди незлобие и не осуждай других», «уныние — грех страшный», «гордый богу противен», «кротостью побеждай врага своего», «исполнится твое желание, если похоронишь и гордость, и самолюбие, и скоро получишь более того, нежели думаешь», «если ты не переменишь своего крутого нрава, ожидай болезни», «девушка гуляй, а дельце помни», «не торопи жизнь, придет время, что ты получишь, к чему стремишься»…

И хотел бы Голышев влиять на развитие вкуса народа содержанием и качеством своего товара, да мало мог.

— Возьми побольше литографий и вот — классических картинок со стихами, — предлагал Иван Александрович офене Василию Краснову.

— Да куды — побольше?! — отнекивался Василий. — Сколь я этих «литографий» да «праздников» продам в день? Десяток, не боле. И хошь она подороже, а барыша даст мене, чем тыща в день проданного «простовика» дешевого. Вот и посчитай, чево мне лучше брать в дорогу, Лександрыч.

Литография могла существовать только при условии скупки товара офенями. Кроме них, сбывать картинки в таком количестве во Мстёре было некому.

Иван Александрович торопился со строительством нового дома, чтобы быстрее уехать от отца.

Наконец строительство было завершено. Дом, как и задумали, был прост, но все-таки казался настоящим дворцом по сравнению со старым. Двухэтажный, обитый тесом, в пять окон по фасаду, он чудно пах свежим, еще живым деревом.

Две наружные ступеньки под украшенным железной резьбой козырьком и крутая внутренняя лестница парадного вели сразу на второй этаж, к жилым комнатам, терраске, с большим итальянским окном над парадной дверью, многочисленным чуланам и кладовкам.

На первом этаже разместили литографию, книжную лавку и комнату для гостей. К ним вел вход со двора. Там же была еще одна, черная, винтовая лестница наверх.

Радости четы Голышевых не было предела. Иван Александрович заимел теперь свой кабинет: небольшой, всего в два окна, глядящие на Мстёру. В красном углу Иван Александрович разместил большой иконостас со старинными иконами, дедова еще письма, который отец отдал ему на радостях переселения. Между окон Иван Александрович поставил письменный стол. Со зрением у него становилось все хуже и хуже. Слева от стола вся глухая стена была занята сделанными на заказ шкафами. В них теперь разместились книги, старинные акты и рукописи.

Покрашенные полы застелили половиками, и шаги стали совсем не слышны, что для Ивана Александровича тоже было немаловажно, так как он любил ходить, обдумывая свои писания. Теперь его шаги не будут беспокоить жену.