Мстерский летописец

«Я сделал уступку, — писал Иван Александрович, — не только не взял товара, но и ничего; одна его… подписка о невмешательстве в мои домашние и хозяйственные распоряжения — прекратила наши столкновения. При этом отец долго не успокаивался и хотел преследовать меня, но губернские власти вразумили, что во всем виноват он, а потому мы и остались — каждый при своем».

Так в тридцать три года Иван Александрович начинал жизнь заново. Добрые люди, в том числе Осип Осипович Сеньков, дали ему взаймы, другие открывали кредит по книжной торговле. «Я стал вести расчетливую жизнь, — вспоминал Иван Александрович, — и хотя не имел денег, но имел душевное спокойствие. 1871-й год сразу избавил меня от двух тяжелых гнетов: крепостного и семейного».

ГЛАВА 7 Старинные пряничные доски

Тихо и спокойно стало в Голышевке по вечерам, когда затихал стук литографских станков и солнце большим багровым шаром скатывалось в болото за синим лесом.

Александр Кузьмич больше не надоедал сыну, зажил своим хозяйством. Татьяна Ивановна наведывалась и передавала мстёрские новости.

Голышевка обживалась. Рядом с домом разбили цветник, за ним насадили большой фруктовый сад, а вокруг него живую изгородь из боярышника. Из белой персидской сирени, шиповника и жасмина соорудили в саду «комнаты» — беседки. Три липово-кленовых аллеи спускались к реке, до самого заливного луга, а между ними полянки были сплошь засеяны анютиными глазками. Построили теплицы. Замечательной становилась усадьба, удовольствие для глаз, отрада для сердца, и доход уже давала неплохой.

Крестьянское хозяйство было небольшим: корова, лошадь, десяток овец да куры. Зато всяких нахлебников по-прежнему хоть отбавляй: собака Лайка, селезень с подбитым крылом, пара кошек и пернатая дичь, пресмыкающиеся твари.

Авдотья Ивановна так больше и не беременела. Это было настоящей трагедией для них обоих, очень любящих детей. В общем-то, в их доме всегда звучали детские голоса: заходили дети братьев и сестер, ученики рисовальной школы. Потом Авдотья Ивановна увлеклась обучением рукоделью девочек из училища, открытого при братстве.

«Детьми Бог меня не наградил, — писал Иван Александрович в «Воспоминаниях». — Я решился приблизить к себе посторонних лиц, чтобы направлять по своему пути и чтобы они заимствовали у меня полезное занятие». Сначала он взял на воспитание своего племянника

Ивана Тюлина, сына двоюродной сестры Анны, рано потерявшей мужа и обремененной большой семьей. Иван Тюлин помогал ему по литографии, писал под его руководством статьи в губернскую газету

Позднее Иван Александрович также покровительствовал крестьянскому мальчику из Холуя Коле Сивкову, делающему успехи в рисовании.

Авдотье Ивановне хотелось девочку, и Голышевы взяли в дом дочь сестры Ивана Александровича, Катерины, маленькую красавицу Симочку, Сеночку. Авдотья Ивановна полюбила девочку как родного ребенка.

Самыми счастливыми часами жизни молодых Голыше-вых были зимние вечера, когда они со своими воспитанниками собирались в столовой за большим обеденным столом.

Столовая была самой просторной комнатой в доме. Вдоль глухой стены ее тянулся большой, без стекол, книжный шкаф, который шел далее в кабинет Ивана Александровича. Над столом висели две гравюры «Распятие Христа» работы итальянского художника, которыми хозяин дома очень дорожил. Огромный маятник больших, в деревянном футляре, часов глухо отстукивал время, наполняя комнату уютом. А когда часы начинали бить, казалось, что со Мстёры доносится приглушенный колокольный звон.

В столовой было полно занимательных для молодых людей «снарядов»: барометров, измерительных приборов и других разных новинок, которые по-прежнему покупал всюду Иван Александрович.

Стол стоял посреди столовой в окружении десятка венских стульев. Собрав сюда все свечи, за столом работали и хозяева, и воспитанники.

Николай Сивков рисовал, Иван Тюлин писал очередную статью для губернской газеты о машинопрядильном производстве вязниковского купца Демидова, а Иван Александрович готовил к публикации грамоту 1721 года князя Ромодановского своему мстёрскому бурмистру «о поставке на государеву Московскую парусную фабрику равендуковой пряжи».

Переводя древнюю грамоту со старославянского, Иван Александрович поглядывал на своих воспитанников. Иван Тюлин уже опубликовал в газете очень любопытные статьи — о старых мстёрских обычаях подавать тайную милостыню, о средстве истребления мышей мальчиками, о семике — и считал себя опытным корреспондентом.

Прежде, еще до цензуры, картина лубочная такая была. А потом указ Синода прекратил ее существование. Иконы такие до сих пор по заказу пишут, и они в большом ходу. И это изображение — старое. Есть несколько вариантов заговоров к нему. Послушай, как звучит один из них: