Был полдень, когда они въехали в Итиль. Нещадно палило солнце, и на улицах встречались редкие прохожие. Но чем ближе не знающий устали звонкоязыкий базар, тем становилось многолюдней.
Миновав торговую площадь, Обадий повернул в узкий переулок и въехал на мощённый булыжником двор караван-сарая, где, по обычаю, останавливались хазарские гости.
Пока Байбух привязывал под навесом коней, Обадий направился к стоявшей поодаль низкой отурлученной пристройке[79]. Здесь было темно и прохладно. Обадий осмотрелся. Нет никого. Умостившись в уголке, он прилёг передохнуть.
Вошёл Байбух, прилёг рядом. Обадий подумал, что вот какой они с сыном путь проделали и за всю дорогу Байбух не полюбопытствовал, для чего каган велел позвать их. Да и что Обадий мог на это ответить? Верно, неспроста вспомнил о них Буса.
Начальник стражи вёл Обадия тёмными улицами. Луна ещё не взошла, и старшина хазарских гостей шёл то и дело спотыкаясь. На свалке рычали и скулили бездомные собаки. Из темноты вынырнул ночной караул. Начальник стражи шепнул что-то, и караульные направились своей дорогой.
И снова Обадий следует за начальником стражи.
Тускло блеснула река. По плавучему мосту из брёвен начальник стражи провёл Обадия на остров. Показалась луна. Она осветила длинную стену-изгородь. За ней, в глубине, дворец с шатровой крышей и башенками, сад.
Обадий миновал одну стражу, другую, прежде чем вошёл во дворец. Буса встретил его сидя на ковре. Был он таким же, каким видел его в последний раз Обадий лета три назад. Совсем не изменился.
Обадий распростёрся ниц и замер.
- Встань, Обадий, и запоминай, что я тебе скажу, - раздался над его головой голос кагана Бусы.
Поднялся Обадий и вздрогнул от страха. В мерцании светильников зло блестели глаза кагана:
- От гостя херсонесского слух дошёл до нас, что стратиг Херсонеса Георгий Цуло от Византии отойти задумал[80]. Мыслишь ли, Обадий, о чём речь?
Тот склонил голову, а Буса продолжал:
- Но Цуло в страхе перед Василием. Что для империи херсонесский стратиг? Если бы Георгий силу имел!..
Каган поднял палец кверху. Потом зашептал, будто опасаясь, что их кто-то может услышать:
- Ты, Обадий, с Херсонесом торг ведёшь, и наше тебе повеление. Отправляйся в Херсонес для торга и повстречайся со стратигом Георгием. Передай ему наши слова. Мы дадим ему своих арсиев против Византии, только сначала он со своими воинами поможет нам Русь одолеть. Чтобы Таматарха и Саркел хазарскими снова стали. Запомнишь ли эти слова, какие Цуло сказать надобно?
- Упомню, могущественный каган, - снова распростёрся ниц Обадий.
- Если случится что с тобой, пусть выполнит нашу волю Байбух. С тобой ли он?
- Со мной.
- А воротишься из Херсонеса, жди с верными людьми. Как подступим мы к Таматархе, вам Мстисляба жизни решить. Иди и повинуйся.
Пятясь, Обадий вышел. На улице вздохнул облегчённо и в сопровождении начальника стражи добрался до караван-сарая.
В Хазарию и иные земли торговые гости ходят не в одиночку, а с надёжной охраной. В степи печенеги озоруют. Да и орда хазарская при встрече не прочь поживиться.
Купцы русские, закончив торг в Итиле, возвращались в Тмутаракань. Вьючные кони тащили поклажу. Далеко впереди ехали гости Давид и Савва, а с ними ещё два торговых человека из Киева.
Следом за караваном рысили воины. Десятник, дед Путята, когда конь переходил на шаг, дремал, сидя в седле. Путята доволен, что князь Мстислав взял его в свою дружину. Второе лето, как он в этих краях, но чует старый десятник, что молодеет телом, будто годов уменьшилось. Видно, на пользу ему жизнь походная: то дозоры, то вот охранять гостей торговых доверили…
Прискакал ертаульный, осадил коня, крикнул:
- Там два хазарина, гости тмутараканские. У старшего лихорадка!
Обадий лежал на попоне. Услышав шум, приподнялся и тут же снова лёг. В стороне, у костра, сидел на корточках Байбух. Он не обратил на подъехавших никакою внимания. Караван остановился. Войны снимали с лошадей вьюки, раздували костры, готовили еду. Давид и Савва направились к Обадию. Тот дышал тяжело, на бледном лице капельки пота. Подошёл Путята, сказал:
- Дубровки ему либо жерухи сейчас сыщем…[81]
Ночью Путяту разбудил тихий разговор. Речь вели поблизости по-хазарски. Путята догадался: то Обадий с Байбухом, значит, опамятовался старый купец. Однако о чём это они шепчутся? Говорил Обадий:
- Скажешь стратигу Цуло, каган даст ему арсиев Против Византии. Но Цуло пусть поможет кагану русов одолеть, Таматарху и Саркел вернуть…
Сказал и замолчал. Теперь заговорил Байбух. Но сколько Путята ни прислушивался, он так и не смог ничего разобрать, Байбух говорил тихо и невнятно, а потом и совсем замолчал.
- Так вот что они за гости торговые, - подумал Путята. - Надобно сказать о том князю Мстиславу. А я-то думал - торг вели, а без товара».
Докатилась до Тмутаракани весть:
- Слыхали, не стало великого князя Владимира…
- А Святополк-то братьев Бориса и Глеба убил, на киевский стол сел…
Грузный Вышата да рыжий Любомир, гости из Киева» привезите эту печальную весть, в лавке Давида рассказывали. Вышата говорил нараспев: