— Ну, тогда господи благослови,- перекрестился Клим Иванов.- Пойшли, браты, работу глядеть.
Старые мурали чинно ступили на подмости. Смотрели придирчиво, колупали крепкими желтыми ногтями швы,- клеевит ли раствор, схватил ли плинфу.
Все, кто был возле храма, притихли: строги старцы, не раз случалось, посмотрят-посмотрят, а затем и скажут: «Как на подмастерья, то сошло бы, а майстру такая справа не к лицу: кольца-то верхние сымать надобно. Работай новый срок, брате».
Или еще беспощаднее: «Слабко весьма. Все разбирать и до основы аж. Не поднаторел, учись с прилежанием».
И тогда быть в позоре молодому муралю целый год, до нового испытания.
Долго ходили старцы, и ни похвалы из их уст, ни порицания, молча обглядывали. И только обратно вниз сойдя, стали в кружок, пошептались.
Клим Иванов выступил наперед, строго кивком подозвал Кузьму. И с той же строгостью на лице вдруг поясно поклонился ему.
— Ухваляем твою работу, Кузьма Пилипов.
И дойлиду, но уже коротко поклонился Клим Иванов.
— Прими работу нового майстра, батюхна.
Дойлид Василь скорыми шагами подошел к Кузьме, облобызал трижды.
Вот когда зашумели люди! И как ни отгонял, ни увещевал Амелька, полезли на подмости - тесины трещали и гнулись, грозя вот-вот обломиться, рухнуть с многосаженной выси. Слышалось восхищенное:
— Ну штукарь!
— Узор-то плинфою он выложил уж от себя - того в условии не стояло,- переговаривались мурали.
А уж к горе везли бочонки с хмельной брагою - на последние, однако щедро угощал камнедельцев цеховых новый мастер. И Петрок с Филькой из ставца пригубили, хотя и грозился дядька Василь отодрать нещадно.
К дойлиду подошел Амелька. Он один не веселился, не причастился угощением Кузьмы.
— Тебя, Василь Анисимович, человек из замка городского видеть желает,- сказал он негромко.
Дойлид Василь насторожился. -Что надобно ему, не ведаешь?
— Тот человек духовного звания, из монахов католицких. А пошто видеть желает, того не сказал. Да откос-нись, нечистый дух! - Амелька с досадой оттолкнул деревянный ставец, который совал ему, обливая себе пальцы и грудь пенной брагой, захмелевший мураль.
— Так когда тебя завтра ждать прикажешь? - спросил у дойлида Амелька.
— Утром тут буду,- буркнул дойлид Василь. Петрок видел, что настроение у дядьки омрачено,
И вновь захотелось сказать, чтоб не подпускал к себе Амельку, был бы с ним настороже.
ФРЯЖСКИЙ ПОДАРОК
На Спасов день, поутру, закропило дождиком. А к вечеру и полило. Только ребра и успели на барабан поставить. Кровельщик Матейка, шустрый, как мышь, третьего дня полез было на главу храма, да обшатнулся. Ладно, на подмости упал, плечо крепко повредил, однако жив остался. А вот мужики монастырские телегу с камнем белым тащили на гору, да не устояли на ногах от скользоты - насмерть задавило телегой. Главу, чтоб воды внутрь не нахлестало, обтянули рядном - издалека подобно на великана, повязанного с похмелья тряпицею.
Работали только внутри. От Ивашки Лыча голосники были привезены, их теперь камне дельцы вмуровывали, для того были в стене оставлены заранее глубокие отверстия. Петрок и Филька помогали Калине штукатурить алтарь. Левая сторона была уж готова, и Лука по влажной еще штукатурке поводил тонкой кистью - малевал фреску.
Хоть и поставлены вдоль стены подмости, а гулко в храме: кашлянет кто, либо уронят что - так и покатятся отголоски. И когда отворилась скрипучая, не смазанная еще дегтем дверь, все дружно оглянулись.
Вошли Амелька и с ним еще двое в черных одеждах.
— Ишь ты, ситом сеет, а грязи кадушки. Не была б то восень,- оживленно говорил Амелька, отряхиваясь и шаркая сапогами по разостланной в пороге охапке соломы.
Двое Амелькиных спутников, откинув мокрые башлыки, молча озирались, часто помаргивая.
— Вот, Василь-батюхна, люди, о которых я тебе говорил,- сказал Амелька, останавливаясь перед столом, за которым при свече сидел дойлид.
— Помнится, ты об одном говорил,- отвечал Василь Поклад недовольно.
Дойлид медленно поднялся, сворачивая в трубку желтый лист, который перед тем внимательно разглядывал.
Один из незнакомцев, высокий и благообразный, выступил вперед, коротко поклонился. На непокрытой голове блеснула тонзура.
— Ты, проше пана, прозываешься Василем, сыном Анисимовым? - обратился к дойлиду высокий монах.
— Тако имя мне господь даровал,- дойлид Василь стоял, опершись левой рукой о стол. В правой держал свиток.
— Я Сигизмунд Кондратович,- продолжал монах, не смущаясь холодным приемом.- Наряжен в место Мсти-славское построением костела ведать.
Дойлид Василь снял руку со стола, выпрямился.
— ...А таксамо и монастыря ордена святого Франциска.
От такой новости все, кто был в храме, примолкли, встревоженные. Чуяли: грядут новые испытания людям мстиславльским.
— Тебе же, пан Василь,- поляк снова поклонился,- привез я поклон от зодчего венецийского - брата Антонина.
Дойлид Василь первый раз за все это время улыбнулся, глянул на пришельца приветливо.
— Здравствует еще сей вольнодумец, любезный друг Антонин?
— И просил принять от него подарунок.