Мстиславцев посох

— Небось пан ксендз, ловок и впотьмах читать в душах мирян,- уже насмешливо заметил Апанас Белый.

— Слыхал, братство деньги тебе сполна выдало?

— За малым.

— Церковь же на поганой горе еще год работать.

— Ладно бы в два лета поспеть,- звонница надобна, да притвор с папертью, да шеи две малых.

— А наступным летом запрет объявит староста.

— Ловко. Ясновельможный-то принял от нас куш.

— Запрет выйдет от великого князя.

— Вот и добро,- купец бросил на стол ключ.

— Нам иное надобно,- снова пальцы гостя невольно потянулись к нагретому купеческой ладонью железу.

— Иного от меня не жди, ксендз,- твердо молвил Апанас Белый.

— Иное без тебя будет,- еле слышно отвечал гость.- Ты же, когда знать дадим, увел бы стражей.

— Стражи у меня добрые,- усмехнулся купец.- Перехрестят дубинами - почешешься.

— Нам ведомо все.

Купец Ананас наклонился к гостю, осклабился хищно.

— А вот я тебя зараз скручу да и сведу к старцу Никону на допыт. Нихто и ведать не будет, в которой подземной келье станешь до конца дней грехи отмаливать-то.

Гость не шелохнулся, приглядывался к купцу. Затем медленно откинул полу армяка. Апанас Белый отшатнулся - а ну в темноте кинжалом ребра пощупает. От божьих людей всего жди. Не одну душу так-то на тот свет без покаяния отправляли.

Гость бросил на стол тяжелый кошель.

— Тебе в знак расположения от ясновельможного пана Яна.

По тому, как стукнул кошель, купец мог без ошибки сказать, сколько там желтеньких кругляков.

— Остатнее,- сказал гость,- как дело сладится.

— Неужто порохом рвать будете? - выдохнул купец. Гость не ответил.

— Однак кто ж руку-то посмеет поднять на храм? Аль своих пошлешь?

— Сделают все люди, которых ты знаешь.

— Однако кто ж? - допытывался купец.

— Там увидишь,- уже резко, как человеку, который находится в подчинении, ответил гость.

Рука гостя нашла в полумраке, крепко зажала теплую рукоять ключа.

— Ты градодельца того, Василия Анисимова привадь,- как бы между прочим, сказал, прощаясь, ксендз.- За то будет тебе особая милость от замка.

...Апанас Белый еще гремел запорами, когда недавний его гость выходил из торговых рядов. Под ногами хрустел ледок, к ночи уж неделю как сильно подмораживало.

От степы мучного лабаза отделился человек.

— Не оступись, пане Тадеуш, - сказал он хрипловато, скорыми шажками поспешая навстречу.- Тут лед тонок.

— А, это ты? - облегченно откликнулся тот, кого назвали Тадеушем.- Ну, веди, Амелька. Не то в этих улочках и нечистый ногу сломит.

- Сговорились? - шепотом спросил Амелька. Тадеуш Хадыка не ответил; что-то бормотал про себя, спрятав голый подбородок в жесткий ворот армяка,- ветер был с морозом.

ПЕТРОК УЗНАЕТ НЕДОБРОЕ

Степка по уговору с дойлидом Васплем повел отдавать брата к Ивашке Лычу в обучение, и потому ныне Петро-ку был вручен шнур с узлами и топор.

— Мерять будем,- сказал дойлид Василь.- А где скажу - станешь колья вбивать. Кольев у плотников набери.

У восточной башенки дойлид остановился, развернул свиток, поглядел, нахмурясь. И Петрок поглядел, подивился - весь храм на бумаге виден: где основание - там черта и где какое членение - тоже черта, а шеи и главы на них - все три видны, готовые, хотя еще и не завершены в самом деле. Петрок о том сказал дойлиду Василю:

— Пошто намалеваны тут, коли не завершены еще?

— Для того и намалевапы,- дойлид усмехнулся ласково,- чтоб ведали камнедельцы, как вершить. Смекаешь?

— Во-она,- сказал Петрок.- А как же плотники избу ставят без малеваного? Без малеваного, а добра.

— Они, плотники, свою избу, пока ставят, в уме держат - от первого венца до конька на кровле. А храм весь в уме удержишь ли? Нут-ка?

Петрок оглядел весь храм с тремя башенками в основании, с высоким кубом, изрезанным закомарами, с шишковатыми кокошниками, припомнил, что деется внутри храма да в середке стены, согласно кивнул - такое в уме зараз не удержать.

— То-то и оно,- продолжал дойлид.- Я вот мерял тут однажды, а ныне вновь надобно. Что забыто, что по-иному надобно, чем раней мыслилось. А есть в других градах и поболей нашего. Там одному дойлиду и не управиться. Два, а то три работают. Ну, бей, хлопче, сюда кол, да мерять почнем.

Дойлид топнул сапогом у самого основания башенки. Петрок поставил на указанное место кол, заторопился топором.

— Привязывай теперь бечеву да отступи от вежи три мерных сажени да сажень без четверти.

Петрок, разматывая шнур, стал пятиться от башенки, считая узелки. Который узел побольше,- сажень, совсем малый - четверть. Дойлид прищурил глаз.

— Отступи к правой руке на пядь. Еще чуть... Бей. Снова ударил Петрок топором, и кол, с хрустом проломив уже изрядно толстую корку мерзлоты, вонзился в древний курган.

Без рукавиц стыли руки. Петрок шмыгнул носом.

— Ты треух бы надевал,- посоветовал дойлид.- Меня вот в теплом кафтане на подмостях ныне до костей пробрало.