Мстиславцев посох

Не отважился староста расправиться с попом Евтихием, как с простым смутьяном, однако через архиепископа добился заточения его в монастырь подалей от мстиславльского староства.

В церковном дворе увидел Петрок попа Евтихия, готового в путь ― в теплой дорожной рясе, поверх которой надета была широкая свитка с воротом, в высоких сапогах. Ходил он вокруг нагруженной всяким скарбом длинной телеги, подтыкал рядно.

— Не покличь я тебя, небось не пришел бы,― не спросил, но с уверенностью сказал поп Евтихий, заглядывая Петроку на затылок.

Петрок молча понурился.

— Негоже обиду таку долго помнить, негоже,― пожурил поп Евтихий.

Отвел Петрока под липы, сел на перевернутое свиное корыто.

— В покои не кличу,― сказал он.― Пусто там, смутно.

Сел и Петрок, пригорюнился. Не было, как в прежнее время, желания открыть душу попу, поведать о своих печалях и радостях. Видно, понял это Евтихий, ни о чем не стал расспрашивать, покачал головой.

— Совершил я в гордыне своей деяния, о коих ныне сожалею,― заговорил он.― А в чем меня сей польский крумкач обвинил ― того не совершал и о том сожалею. Раздвоена душа моя была, хотел и там и тут сразу быть, оттого ныне один.

Евтихий поднялся, велел Петроку обождать его, а сам вошел в отворенные сенцы. Петрок подумал, что самое время о своем деле поговорить, поп будто к нему благорасположен. Поп вскоре вышел из сенец, сильно отгибаясь влево от тяжести какой-то ноши.

— Тебе,― промолвил Евтихий, задыхаясь.― Отложил, думал, не придешь, передам служкою.

Петрок присмотрелся: под чистой холстиной угадывались толстые книги.

— То Скоринины книжицы,― подтвердил поп Евтихий.― Ведаю, пойдешь к нему. Иди. Сие память обо мне будет, не потребуй.

Петрок, пересилив себя, нагнулся, поцеловал попу руку. Евтихий совсем не по уставу взял ладонями голову Петрока, поцеловал в чистый выпуклый лоб.

— Батюшка,― молвил Петрок.― Мне бы... У меня...

— Добра, добра, сын мой,― пробормотал поп Евтихий, всхлипнув. ― Прими мое благословение. Сказал тот Скорина в напутствии своем к Пятикнижию: не токмо для себя рождаемся мы на свет, но наиболее для служения общему благу. Помни сие. Предтечей истинной доброты и любомудрия иди в мир наш и верь: многи еще придут следом, и от добра родится добро, от света свет, от разума разум. Верь в то, даже если темно будет вокруг и пусто и заулюлюкает, кинет камень вослед тебе пустоголовый смерд по невежеству своему. Все то преходяще. Бессмертны же добродетель людская и светлый разум. Ступай, сын мой. Смел будь и прям. Не щади в труде живота своего, не согбясь неси жребий свой и светильник свой, и мзда твоя будет многа на земле и на небеси.

Поп утер глаза рукой, отвернулся.

— Батюшка,― робко нарушил молчание Петрок.― Батюшка, видно, не судьба мне по книжной справе идти.

— Что так, Петрок, что ты изрек сейчас? ― изумился поп.

— Быть мне приказным у купца Ананаса. Поп больно впился пальцами Петроку в плечо.

— Что с тобой подеялось, дитя мое? Да ведомо будет тебе, что тот Апанас обозы родителя твоего к своим амбарам завернул, а самого клеветою замарал?

— Ведомо! ― выдохнул Петрок, пряча глаза от гневного взгляда попа. «И тебе, батюшка, выходит, ведомо было это,― думал он.― Ведомо, а молчал. Сказал же, когда самого купец изобидел».

— Ведомо,― повторил Петрок.― Только условие купец Апанас поставил: либо мы вернем ему долг, либо мне к нему в приказные, либо в яму.

— Ну антихристова душа! ― возмутился поп Евтихий.

— Я и думал, батюшка,― робко сказал Петрок,― може, найдется добрый человек, чтоб нам допомог купцу долг вернуть. А ужо я бы...

— Что ты, что ты,― попятился поп Евтихий.― У меня за душой всего и есть, что полдюжины золотых да серебро столовое. Уж не ведаю, дитя, как и пособить. Однако ты не печалься, что-либо удумаем. Я верным человеком весть тебе перешлю, как до места доберусь.

— И на том благодарствен,― отвечал Петрок, прощаясь.

— Книжицы не позабудь,― суетился поп Евтихий. «Хоть ты на большак с кистенем иди,― уныло думал

Петрок, взваливая себе на плечи клунок.― Книги бы продать можно, да купит их во Мстиславле кто? Грамотеев-то раз, два и обчелся».

Зато дома его ждала радость. Едва вошел Петрок в горницу, как навстречу поднялся Родион. В крепкой руке держал он кожаный мешочек.

— Тут за тебя выкуп, Петрок,― сказал оп, откашливаясь и усмехаясь.― Собрали это мастеровые люди города, прослышав о твоей беде. Кто сколько мог, столько дал: кто серебра, а иные дукатов. Ахрем-лирник два золотых дал. Иди, Петрок, учись книжному ремеслу. Мне и иным мастеровым эта премудрость неведома, однако люди так решили: може, внукам нашим твой труд будет потребен, ибо худа в нем нет. Неси купцу Белому должок, Евдокия

Спиридоновна! ― заключил Родион, ставя мешочек на стол.

Петрок, задыхаясь, выбежал из горницы. Даже не поблагодарил Родиона.

КЛЯТВА НА ДИВЬЕЙ ГОРЕ