Причиной этому был некто, стоявший в нескольких шагах, на пороге дома; имя ему было Май, и лицо девушки в этот миг дышало такой лаской и теплотой, что Виллу почувствовал, как исчезает у него ощущение зимнего холода и в сердце воцаряется мирная нега летнего воскресенья. Кто из них первый протянул другому руку, кто раньше без всякой видимой причины начал от всей души смеяться, а затем с серьезнейшим видом болтать о пустяках – остается вопросом неразрешенным. Они стояли, взявшись за руки, глядели друг другу прямо в глаза и чувствовали себя счастливыми. В это время бочонок дорогого вина катился по скользкому двору и, пожалуй, был бы совсем предан забвению, если бы Прийду из жалости не взял его под свою опеку и не стал бы тут же вытаскивать пробку.
– Мария! Слышишь, Мария! – раздался из двери сердитый голос. Там стояла вторая Май, но лицо у нее было постаревшее, брови нахмуренные, взгляд злобный.
«О боже, неужели и у
Виллу взглянуть в глаза Май, как ему стала ясна вся нелепость этой мысли, и он тайком пожал руку девушки.
– Мария, ты что, оглохла? – кричала ристиская Крыыт со все возрастающей злостью. – Сию же минуту отпусти руку кузнеца и иди в дом! (Май исполнила первое приказание, но не со страхом, а с тихой улыбкой.) А ты, Виллу, как ты, бессовестный, еще смеешь показываться мне на глаза? Не дальше как позавчера ты меня до смерти рассердил. Благовоспитанный господин, немец-портной
Хадубранд Флитергольд является нас навестить, дарит
Марии дорогой платок на шею, оказывает всем нам честь своей любезной беседой, как если бы мы были ему ровня!
Сердце мое умиляется, когда я вижу, как он уважает
Марию, как стремится сделать ее счастливой. И тут являешься ты, как злой дух, суешь свой глупый нос куда не следует, начинаешь подтрунивать и насмехаться над почтенным человеком и этим в конце концов заставляешь удалиться из нашего дома этого господина, которому ты сам и в подметки не годишься!
− Кто же ему велел уходить? – спросил кузнец, пожимая плечами.
− А что ж он, по-твоему, должен был сносить насмешки от такого, как ты?
− Никто и ему рот не закрывал.
− Так он должен был с тобой перебранку затеять? Он гордо и вполне справедливо заявил, что рабу отвечать надо только кнутом.
− Он, наверно, сказал это совсем тихо? – засмеялся кузнец.
− Жаль, что он не попросил
– Молчать! – крикнула мать, сверкнув глазами. – Этот дьявол настолько испортил тебя, бедного ягненка, что ты уже начинаешь огрызаться, как и он. Ты хочешь быть молодым хозяином и в то же время потворствуешь наглости этого человека, позорящего твой дом? О господи, помоги!. Но я заявляю: я этого больше терпеть не хочу. Не хочу и не буду! Слышишь, Виллу? Ты к нам больше не являйся! Ты нас прямо губишь. Ты отпугиваешь самых почтенных наших друзей. Прийду превращаешь в пьяницу и бродягу, а Май забиваешь голову глупыми мыслями...
– Дорогая мама, не говори так! – попросила Май, краснея. Но Крыыт была в таком воинственном настроении, когда уговоры действуют как береста, брошенная в огонь. Крыыт стала еще громче бранить кузнеца и гнать его вон. Бедный Виллу стоял, понурив голову, и не знал, как ему быть. Известно, что крикливая брань женщины больше всего пугает именно храбрецов. Могло случиться, что наш великан в конце концов обратился бы в бегство, если бы его вовремя не выручил Прийду. Он с бочонком в руках проскользнул в дом, наполнил там кружку сладким вином и поднес ее матери:
– Выпей, мать, но сначала понюхай. . Правда, хорошо пахнет?
Живя у комтура, Крыыт узнала вкус лучших иноземных вин и научилась их ценить. Сладкий запах, коснувшийся ее обоняния, явно умерил ее гнев.
– Откуда ты его взял? – спросила она почти ласково.
– Выпей, тогда узнаешь, – ответил Прийду.
Крыыт отпила глоток, причмокнула губами, отпила еще, улыбнулась, отхлебнула в третий раз и похвалила вино.
− О таком вине сам ландмейстер Ливонии может лишь мечтать, – серьезно заявил Прийду и осушил кружку. –
Такое вино водится только у одного человека во всей
Ливонии, и это самый лучший человек в Ливонии. Вот он стоит, смиренно, как слуга, и ждет, что бы его отблагодарили лучше, чем до сих пор.
− Такого хорошего вина у кузнеца никогда не водилось,
– бросила Крыыт небрежно, но уже не так сердито.
− Такого хорошего не было, но и плохого у него никогда не было, – заявил Прийду от всего сердца.
− Эка невидаль! – насмешливо произнесла Крыыт; она всегда раздражалась, когда видела, что ее дети заступаются за кузнеца. – Кому нужно его вино? Только тебя приучает к пьянству. Нашелся великий знаток вин! Собаке под хвост! Кузнец не разбирает даже, где вино, где вода, да и вина у него никудышные.
Тут даже терпеливого Виллу взорвало.
– Это мои-то вина никудышные? – воскликнул он, загораясь гневом. – Это я-то не разбираю, где вино, где вода? Да знаешь ли ты, ристиская Крыыт, что твой язык и не стоит того напитка, которого ты сейчас отведала! Ха!
Она говорит – никудышные! Ах ты, бес! Я не знаю вин!