Мститель

Тут Крыыт вдруг умолкла, так как дверь отворилась и вошел Прийду. Одежда его была изорвана, голова непокрыта, волосы всклокочены, лицо бледно, как у мертвеца. Не издав ни звука и не бросив ни единого взгляда на мать и сестру, он, еле волоча ноги, прошел в задний угол комнаты и бросился ничком на кровать. Мать и сестра подбежали к нему и засыпали его вопросами. Прийду молча движением руки отстранял их от себя. Наконец он вдруг поднялся, широко раскрытыми глазами посмотрел на мать с каким-то странным выражением боли и отчаяния и сказал совсем чужим голосом:

– Ввоммиввеввеввавимемяммы!

По лицу Прийду было ясно видно, что ему не до шуток. Женщины в испуге сжали руки.

− Что с тобой, сынок? – воскликнула мать, вся дрожа; у

Май на глазах выступили слезы. – Что они с тобой сделали?

− Ввоммиввеввеввавимемяммы!

− Говори ясно!

Вместо ответа Прийду широко раскрыл рот и показал пальцем внутрь его. Тут только обнаружилось, что во рту у Прийду нет языка: из рта подстрекателя было удалено его главное оружие.

– Они отрезали тебе язык! – вскричали женщины в один голос и громко зарыдали. Прийду, болезненно поморщившись, кивнул головой и снова лег ничком.

В этот день ристиская Крыыт уже не могла превозносить доброту и великодушие немцев. Но в данном случае она была не права, умерив свои восхваления. Мы снова должны напомнить читателю, что законы давних времен нельзя сравнивать с нынешними. Карой за подстрекательство народа была мучительная казнь, и в описываемое время, когда в орденском государстве каждый день грозил восстанием, было действительно большой милостью, если судья даровал жизнь и свободу подстрекателю, вина которого была установлена, и ограничился тем, что изуродовал его.

Приближалась весна. В лесах снег еще местами держался, но с полей он уже давно сошел. В усадьбе Ристи,

где обычно царили мир и радость даже в зимнюю стужу, теперь никто не замечал наступления весны. Люди жили точно в тяжелом оцепенении. Веселых бесед и беспечного смеха кузнеца здесь давно уже не было слышно. Прийду, убедившись, что его своеобразного языка никто не понимает, совсем онемел. Он уже не бродил по деревням, так как стыдился показываться людям; единственным местом, где он иногда появлялся, была кузница Виллу.

Обычно же он целыми днями валялся на кровати или сидел где-нибудь в углу и печально смотрел перед собой. И

Май была всегда серьезна, часто грустна; ее единственной радостью были минуты, которые она тайком проводила у кузнеца, поддаваясь влиянию неистребимой жизнерадостности этого человека. Крыыт с нетерпением ожидала возвращения портного Флитергольда, но так как надежды ее не сбывались, она с каждым днем делалась все раздражительнее. Второй причиной ее озлобления было то, что комтур не принял ее с жалобой на кузнеца Виллу, а приказал объявить ей раз и навсегда, чтобы она не смела даже показываться у ворот замка.

Однажды Май отправилась в лес за подснежниками и...

не вернулась. Уже наступили сумерки, а она все не возвращалась. Мать забеспокоилась и отправила Прийду со слугами разыскивать дочь. Они исходили лес вдоль и поперек, но Май не нашли. Когда они, уставшие от тщетных поисков, охрипшие от крика, вернулись домой, сердце матери наполнилось тяжким предчувствием несчастья. Оставалась последняя надежда – что Май одна пошла к Виллу и запоздала. Крыыт знала, что Май и кузнец иногда тайком встречаются, была этим очень недовольна, но, любя дочь, не решалась огорчать ее излишней строгостью. Кроме того, кузнец Виллу в глазах Крыыт был настолько грубым и достойным презрения человеком, что она считала любовь Май детским капризом, который со временем должен пройти сам собой. Но сейчас в голове Крыыт мелькнула страшная мысль о том, что кузнец, следуя древнему обычаю эстонцев, мог похитить

Май.

Ристиская Крыыт тотчас же, несмотря на ночную темноту, отправилась вместе с Прийду и слугами к кузнецу. Виллу не оказалось; слуги заявили, что он еще рано утром куда-то ушел. Май никто не видел. Крыыт хотела тут же обыскать дом кузнеца, но домоправитель и подмастерья ей этого не позволили. Крыыт со своими спутниками осталась ждать за дверями. Ночь была теплая и темная. Легкий ветер шумел в верхушках деревьев. Временами были слышны крики совы и вой волков, и звуки эти больно отзывались в сердце Крыыт. Не стала ли Май добычей хищников?

Слуги задремали. Прийду, борясь со сном, в сотый раз обходил вокруг дома. Одна Крыыт неподвижно стояла перед дверью, чутко прислушиваясь к малейшему шуму и пристально глядя в темноту. Было уже далеко за полночь, когда наконец послышались тяжелые шаги кузнеца и знакомая фигура, казавшаяся в темноте особенно могучей, показалась из-за деревьев. Крыыт двинулась ему навстречу, смело схватила обеими руками кузнеца за грудь, попыталась даже тряхнуть его, что ей, однако, не удалось, и сказала голосом, хриплым от ненависти и боли:

− Ты, разбойник, куда ты девал мою дочь?