– Хочу чаю. Очень, – ответил Шолом и улыбнулся.
– Ах, да. Вы же говорили. Степан, будь добр, скажи там Дворе, пусть принесет нам чаю. Мне покрепче. А я пока почитаю план господина Шварцбурда.
Степан вышел. А Лейб хитро посмотрел на Шолома и заметил:
– Хорошие у Вас часы, на золотой цепочке, господин Шварцбурд. Сразу видно, что не наши! У нас так не сделают. Не умеют! Откуда они у Вас?
Шолом усмехнулся и ответил:
– Я купил их в Париже. А часы швейцарские. Фирмы «Тиссо».
Шок поразил Мойше и Лейба.
– Вы были в Париже?
– Был. Жил там. Воевал во французской армии на германском фронте. Много чего было. Но бросил все и приехал сюда сражаться за трудовой народ.
– Не марки ли «Царь» Ваши часы? А-то у нас в России, многие офицеры с такими часами ходят. С портретом Николашки внутри даже… – ехидно спросил Мойше.
Шолом засмеялся.
– Да нет. Что Вы! А вот портрет Кропоткина я бы хотел иметь на своих часах!
Вошла помощница Мойше, Двора, и принесла всем чай. Вернулся Степан и сел на свое место. Все пили чай вприкуску. А затем Мойше взбодрился и принялся читать план Шварцбурда.
Через пять минут он отложил бумаги в сторону и сказал:
– Ваш план не пройдет. Он слишком сложный. Черт ногу сломит. Надо бы что-то попроще придумать. Мы, конечно, понимаем Вас, товарищ Шварцбурд. Вы тут все упор делаете на Ваш личный трехлетний опыт профессиональной военной службы в армии Франции на германском фронте. Да, это тоже определенный опыт. Но не более того! Франция является вражеской, реакционной, капиталистической, колониальной страной, воюющей в составе Антанты против Германии и Австро-Венгрии, таких же капиталистических зверей! Подобный военный опыт не только не помогает Вам и нам всем в сражениях гражданской войны и революции, но и мешает! Посему Ваши военпредложения мы с товарищами считает ошибочными и вредными.
Далекий от профессионального понимания военного дела Мойше Кангун отверг план Шолома. Шолом в гневе вышел из совещания под хохот собравшихся.
Красногвардейцы, руководимые вчерашними студентами и рабочими, были разбиты наголову гайдамаками Симона Петлюры. Мойше Кангун был убит в бою. Город перешел в руки украинских националистов, ставивших задачу полного отделения Украины от России.
Только к 14 января 1918 года различные советы революционно настроенных рабочих и разрозненные части Красной гвардии смогли договориться об еще одной попытке освобождения города от гайдамаков. Шварцбурд наконец-то добился своего назначения командиром отряда из пятидесяти человек. Задача подразделения Шолома и других подобных отрядов была освободить одесский вокзал. Но это плохо спланированное выступление было также разбито украинскими националистами. Шолом спасал свою жизнь, убегая заснеженными и обледенелыми дворами и крышами и отстреливаясь на бегу.
Однако провал атаки на вокзал не отражал общей картины происходившего в городе. На других направлениях революционерам повезло, и, перегруппировав силы, они выдавили гайдамаков из Одессы. Так начался кратковременный период власти Первого Рабочего Совета. Власть этого Совета не была большевистской. Никакой централизации власти в руках какой-либо одной революционной партии тогда не было. Все делалось коллегиально, с участием всех фракций. И именно эта форма революционного народного правления, лишенная диктатуры и подавления кого-либо кем-либо, очень нравилась Шолому.
Сцена 31
Одесса превратилась в город-государство, власть в котором всецело принадлежала Совету рабочих и разномастных революционеров. Здесь не было ни петроградского контроля, ни московского управления, ни власти германского ставленника, управлявшего в Киеве, гетмана Скоропадского, ни украинских гайдамаков. В свободное от службы время Шолом – завсегдатай анархистского клуба «21», на улице Петра Великого, 21, в здании реквизированного борделя. Там он сидел поздними вечерами, за чашкой чая, и спорил о судьбах мира со своими друзьями. В это странное время именно этот спонтанно организованный клуб и стал сосредоточением власти в городе, ведь ни мэрии, ни судов уже не было. Каждый день перед подъездом здания стояла очередь из недовольных граждан, ждавших вердикта по своим житейским вопросам и тяжбам. А в клубе заседала верховная комиссия революционеров, вершившая свой революционный суд Соломона.
Вскоре в городе открылся еще один подобный клуб – в экспроприированном доме сбежавшего магната. В это время Шолом активно принимал участие в экспроприациях во имя Революции. Он забирал излишки у богатых и раздавал их бедным, не забирая себе ни копейки. Они с женой жили впроголодь.
У моря стоял шикарный дом богача Биренбойма, известного хозяина станкостроительных фабрик. Решением Совета этот дом тоже был национализирован. Шолом командовал передачей дома в собственность народа.
Он деликатно объяснял хозяину и его супруге, что так сейчас надо.
Злой и угрюмый Калман Биренбойм стоял у входа в свой дом и смотрел на Шолома и пришедших с ним двух красногвардейцев с винтовками за плечами.