Арестованные говорили полицейским о своих правах, спорили, требовали, доказывали, и те вроде бы поняли, что допустили ошибку. Но помощник губернатора сказал, что должны быть зачинщики, следовательно, задержать кого-то необходимо.
— Мы вас не арестовываем… у нас нет полномочий на арест… просто берем вас под стражу… Дело в том, что…
…Сын хозяина фабрики вошел в кабинет отца:
— Все беспокоитесь, господа, и до сих пор толкуете об этих бунтовщиках? — он пожал руку помощнику губернатора. — Знаете, бей, они окончательно нас извели. То машины им не нравятся, то нитки гнилые… Теперь подавай им восьмичасовой рабочий день. Я уже говорил, что против увеличения зарплаты мы не возражаем… мы заботимся о благосостоянии наших рабочих, но… следует учесть одно обстоятельство… Найдутся такие, которые согласятся работать больше и за меньшую плату… Какой там найдутся! Просто отбоя не будет… И себестоимость тоже учитывать надо! Европейские, американские товары. Известное дело — конкуренция… Иначе мы вынуждены закрыть фабрики. В общем-то мы нашими рабочими довольны. Большинство понимает положение, хотя и подлецов среди них немало. Знаете, что выкрикнул Рыжий Мемед? Есть тут такой. Забрался на машину и кричит: «Товарищи, если наше требование не выполнят, бросайте работу». Многие рабочие ушли из цеха. Нам пришлось побеспокоить ваше превосходительство.
Выслушав младшего хозяина, помощник губернатора спокойно произнес:
— Наше государство призвано разрешать подобные конфликты. И рабочие — граждане… Их тоже надо выслушать. Не так ли, эфендим?
— Несомненно, у вас есть право, ваше превосходительство…
— Подумайте, а если бы, не дай бог, было, как в Европе?
— Но здесь не Европа, бей-эфенди!
— Но могло бы быть… Хорошо, что между нами разница в сто лет. Но в наш век, век самолетов и атома, эта разница может исчезнуть. Кто знает… Вспомните реформы, революцию Ататюрка! Какой головокружительный натиск'! Следовательно, наш благородный народ может ликвидировать и эту разницу… Поэтому надо привыкнуть к тому, что государство выступает в подобных спорах арбитром.
Хозяин и сын хозяина фабрики переглянулись.
— Это не значит, однако, что на недостойные действия мы будем смотреть сквозь пальцы, — продолжал помощник губернатора. — Отнюдь нет. Наше государство справедливое. Права правоимеющих не должны быть растоптаны бесправными.
В дверь постучали. Вошел комиссар:
— Привел зачинщиков, бей-эфенди!
— Где они?
— Здесь, за дверьми, под охраной, бей-эфенди!
— Прекрасно! Сейчас я позвоню в прокуратуру. Вы передадите их судебным властям! Порядок восстановлен?
— Восстановлен, эфендим!
— К работе приступили?
— Приступили, бей-эфенди! Если желаете…
— Не желаю. Отправьте их сейчас же. — Он снял телефонную трубку.
…Прокурор, человек невзрачный на вид, но с твердым и суровым взглядом, с блестящими от бриолина волосами, слегка улыбаясь, рассматривал только что приобретенную за две с половиной лиры зажигалку. Зазвонил телефон, прокурор снял трубку:
— Ал-ло-о… Да, помощник прокурора… Пожалуйста, бей-эфенди… Да, да, эфенди, известили… Отправили?.. Забастовка, говорите? Ужасно! Есть, бей-эфенди…
Положив трубку, он повернулся к товарищу, который усердно работал за соседним столом:
— Сукины дети, будто здесь Франция или Италия!
— Что случилось? — отозвался большой, с мягким взглядом человек.
— Фабричные рабочие забастовали!
— Как это?
— Очень просто. Взяли да и забастовали. Бросили машины… Хозяин сообщил в полицию, зачинщиков взяли под стражу, сейчас приведут.
— Арестуешь?
— Думаю, да… Забастовка… Звонил сам помощник губернатора. Нельзя позволять подымать головы, сразу надо пресекать. Теперь-то мы уж знаем, кто поставил Фракцию на колени.
Второй прокурор снова погрузился в бумаги, но, опасаясь, что своим молчанием он может вызвать подозрение, сказал:
— Конечно. Только меня удивляет, неужели они до сих пор не поняли, во что обходится мужество в подобных делах.
— Видимо, так… Но мы заставим их понять…
Большие стенные часы тяжело пробили четыре раза.
Деловой человек
•
Познакомились мы с ним в парке, под сенью раскидистых деревьев, в один из тех дней, когда я в который уже раз скитался без работы.
Я заметил, что с меня не сводит бойких, очень хитрых светлых глаз человек среднего роста лет сорока, с лысиной на большой голове. Видно было, что он ждет случая завести разговор. Я хотел избежать знакомства. Человек почему-то вызывал недоверие. Изрядно поношенный костюм, старые лакированные ботинки — свидетельство былого благополучия. Да и какой мне был прок от того, что я узнал бы еще об одной неудавшейся жизни? В моей папке хранилось и без того уже много грустных историй из жизни людей-горемык, и в новом материале я не нуждался. А вот в крыше над головой, в тарелке горячего супа, в писчей бумаге и в свободном от будничных забот времени — очень.
Листва деревьев, отсвечивающая синевой, была неподвижна, птицы молчали, висящее над парком августовское солнце нещадно пекло.