Мучения Минти Мэлоун

— Извини, но, по-моему, это отвратительно, — высказалась я и пошла наверх, готовиться к вечеринке в баре «Кенди».

— Минти? — позвала Эмбер, когда я наполняла ванну. — Если бы Чарли умер… Как ты думаешь, он бы захотел, чтобы я пришла на его похороны? — Я не удостоила ее ответом. — И если бы захотел, — добавила она, — как думаешь, в чем лучше было бы пойти?

Я захлопнула дверь, разделась, залезла в горячую ванну и расслабилась, любуясь переливами радужной ароматной пены. И не в первый раз мне пришло в голову: замужество лишает нас многих маленьких радостей. Мне, к примеру, никто не приказывает, что и как делать. И это замечательно. Я могу не спать до двенадцати и даже после полуночи. Здорово, да? Ведь Доминик всегда ложился рано, в десять, а то и раньше, потому что плохо высыпался. Мы всегда первыми уходили с вечеринок, и я лгала, что не возражаю. А на самом деле была против. Но это же не его вина. Я все понимала. И конечно, не говорила ни слова, потому что любимого человека нужно принимать таким, какой он есть. Так все время твердил Доминик. Он внушал: «Ты должна позволить мне оставаться самим собой». Но теперь, когда прошло время, я стала ценить маленькие радости одиночества. Не требуется постоянно идти на уступки. Не нужно ходить по магазинам и готовить ужин. Или убивать полдня на поездки по Северной линии метро. Я свободна и могу самостоятельно принимать решения. Больше нет нужды во всем подделываться под Доминика. Быть хамелеоном, в психологическом смысле — менять окраску, чтобы подстраиваться под его настроение или пытаться предугадать. Теперь я могла делать, что пожелаю. Могла думать только о себе. Нежиться в ванной, вот так — хоть полчаса, хоть час. Отмокать, позабыв о проблемах. «Возможно, быть одной не так уж плохо», — подумала я, расслабившись. Как приятно, когда тобой никто не помыкает. Ни с чем не сравнимое ощущение. На самом деле…

— Минти! — прокричала Эмбер за дверью. — Давай быстрей, мне нужен «Тампакс»!

«О боже! — помрачнев, скривилась я. — Только без истерик». Вылезла из ванны, завернулась в полотенце и открыла дверь.

— Спасибо, Минт. И поторапливайся, мне тоже нужно принять ванну.

— Я не знала.

— К тому же через полчаса мы уходим, так что поспеши.

— О'кей, — устало отозвалась я, вынув пробку из слива. Да, я, конечно, очень люблю Эмбер, к тому же она здесь ненадолго. Хотя, вообще-то, прошло уже три месяца. Время летит незаметно, когда… Да, время летит.

Через сорок минут мы уже выходили. На Эмбер был новый брючный костюм от Уильяма Ханта. Очень модный. Темно-синий, в тонюсенькую полосочку. Выглядела она потрясающе. Эмбер очень высокая и стройная, поэтому брючные костюмы на ней сидят чудно. Я надела длинное шелковое платье от Кэтрин Хэмнетт, одно из тех, которые Доминик особенно ненавидел. Говорил, я слишком низкорослая, чтобы носить такие вещи.

— Понимаешь, Минти, ты коротышка, почти карлик, — растолковывал он.

Я была ошеломлена. Подозревала, конечно, что ростом не вышла, но карлик? Никогда бы не подумала…

— Вообще-то во мне пять футов пять дюймов, — заявила я. — Пять футов пять дюймов — это не карлик. Это средний рост. Тебе только кажется, что я маленькая, потому что ты сам высокий. И вовсе я не карлик.

— Нет, дорогая, ты карлик, — настаивал он, заключив меня в объятия. — Симпатичный, милый маленький карлик.

— Не думаю… что это так.

— Да, да, да, — дразнил он. — И карликам не следует носить длинные платья, не правда ли?

— Ну…

— Не следует, моя сладкая коротышка Минтола?

— М-м-м… нет, — услышала я свой голос как бы издалека.

После того я рискнула надеть это платье всего один раз. Прошлым летом, когда мы проводили отпуск в Озерном краю. Дом очень разозлился. Его это прямо-таки взбесило. Я решила постоять за себя и спросила, с какой стати он так взъелся. Не кажется ли ему, что это просто смешно? В конце концов, это и мой отпуск тоже. У него на лице проступило бешенство, но я стояла на своем: платье прекрасное, не вижу в нем ничего плохого и не понимаю, почему оно ему не нравится. При этих словах он побагровел и замахал руками — всегда так делает, когда выходит из себя, что случается часто, даже слишком часто, — и стал вопить. Чтобы отвлечься, я, как обычно, начала про себя склонять его имя, происходящее от латинского dominare: Domino, dominas, dominat, dominatum, dominatis, dominant; domino, dominas, dominat… Его голос забирался все выше и выше, от обычного высокого тенора к сопрано, срываясь на истеричный, визгливый фальцет, пока вдруг он не выпалил: «Одежда для меня имеет огромное значение!» Не желая и дальше терпеть истерику, я сдалась. Просто не знала, что делать, когда он в таком состоянии. Раньше Дом никогда себя так не вел. Переодеваясь, я напомнила себе, что Доминик — очень уязвимый, и это нужно понимать. Понять — значит простить, так? Но все равно было тяжело. «Я всего лишь хотела спокойной жизни», — устало подумалось мне. Спокойной жизни. Чтобы ко мне относились как к равной. Именно об этом я всегда мечтала, но плата была слишком высока.