Мучения Минти Мэлоун

— Мне кажется, ты перегнула палку, — ответила я. Эмбер яростно толкала перед собой тележку. — Ты могла бы просто сказать: «Нет, спасибо, мы возьмем эдам».

— Все намного сложнее, — скулила она, направляя тележку к полкам с консервами. — Как ты не понимаешь, — она остановилась и взяла банку ананасов кусочками в сиропе, — чтобы пережить разрыв, требуется очень много времени. Целая вечность, — она толкнула тележку и всхлипнула. — Вечность! — О боже, на нас вытаращился весь супермаркет. — Я никак не могу забыть Чарли, — рыдала Эмбер, пулей проносясь мимо прилавка с горячительными напитками. — Это очень длительный процесс, Минти. Я должна оплакать наш разрыв.

— Знаю, — раздраженно буркнула я.

— Тебе не понять!

— Почему же, я как раз прекрасно понимаю, — мой голос звучал резко. Мы завернули к замороженным продуктам. — Ты, похоже, забыла, что жених бросил меня в день свадьбы.

— Подумаешь! — пренебрежительно отмахнулась она. — Тебе куда легче. У тебя веселый и простой характер.

— Ну, спасибо.

— Правда, Минти, — произнесла она, разглядывая прилавок с йогуртами. — Ты — дитя Аполлона, светлая и жизнерадостная. Un ceur simple[48], как говорил Флобер. Но у меня натура Диониса, темная, творческая и разрушительная. — Она взяла упаковку натурального йогурта. — Мои переживания глубже и острее.

— Ты понятия не имеешь, что я чувствую! — рявкнула я.

— Нет, имею!

— Нет… — я осеклась. На нас все пялились. — Не имеешь, — тихо, но многозначительно произнесла я. — Потому что даже не интересуешься моими чувствами.

— Почему же ты сама не расскажешь?

— Потому что — разве ты не замечала? — я никому не рассказываю.

— Почему нет?

— Не хочу. А, кроме того, другим это неинтересно.

— Минти!

— Но ты! — зашипела я. — Ты можешь говорить только о себе. Кричишь о своих чувствах — так называемых чувствах — на каждом углу, каждому встречному!

— Неправда.

— Нет, правда. Даже перед незнакомыми людьми выворачиваешься наизнанку! Ты как те идиотские здания Ричарда Роджерса [49]. Все, что должно быть внутри, выставлено наружу!

— Минти! — Эмбер вытаращила свои и без того огромные зеленые глаза. — Не знаю, что на тебя нашло в последнее время. Раньше ты была такой милой!

— Ну и что! — взорвалась я. — Я больше не хочу быть милой. Хватит с меня добрых дел. Думаешь, почему я пошла на семинар? Доброта до хорошего не доводит, — в ярости продолжала я, хватая пакетик имбирного печенья. — Я была такой доброй, что жених бросил меня в день свадьбы! Я такая милая, что делаю работу за всех! Из-за своей бесхарактерности я всегда на втором месте. Да на каком втором! На последнем! Я такая милая, — бушевала я, — что отдала тебе собственную спальню!

— Да, Минти, это было очень мило с твоей стороны, — покладисто согласилась Эмбер. Вокруг нас уже собралась толпа. — Так вот, о чем я говорила? — задумалась она, проходя мимо полок с хрустящими хлебцами. — Ах да… Дело в том, что я… все еще люблю Чарли. И хочу его вернуть!

— Что?! — Похоже, теперь у нее действительно крыша поехала.

— Я хочу его вернуть, — медленно проговорила она. — И я заставлю его ко мне вернуться. Более того, — в ее голосе послышались угрожающие нотки, — заставлю приползти ко мне на коленях.

— Эмбер, — рассвирепела я. — Видишь тех женщин за кассой?

— Да, — с опаской ответила она.

— На протяжении последних пяти месяцев, раз в неделю, несчастные кассирши были вынуждены, стиснув зубы, выслушивать твое нытье о Чарли и о том, какая он грязная свинья. Видишь мужика, который таскает полки?

— Да.

— Ему эта история уже набила оскомину. И тому парню из хозяйственного отдела тоже. Каждая собака на Примроуз-Хилл усвоила, что Чарли — грязная свинья. Более того, это написано огромными буквами, по меньшей мере, на шести станциях метро.

— Ну и что? — огрызнулась она.

— По-моему, это… лицемерие.

— Нет, — ответила она.

— А ты знаешь, почему нам теперь приносят почту на полчаса раньше обычного? — не отставала я.

— Нет, — фыркнула Эмбер.

— Почтальона уже тошнит. Каждое утро ты ловишь его и талдычишь о Чарли. Он поменялся с напарником, чтобы приходить до того, как ты проснешься.

— О…

— А сколько раз ты звонила в эфир радио «Лондон»?

— Ну… это…

— Эмбер, ты раструбила о том, что Чарли — последний ублюдок как минимум пяти миллионам человек. Осталось только выступить по центральному телевидению. И теперь ты хочешь, чтобы он вернулся?

— Да, — сказала она. — Хочу.

— Но зачем? Зачем тебе это?

— Затем… затем, что… я не могу его забыть.

— Но он давно тебя забыл!

— Неправда! — взвилась она. — Я знаю, Чарли хочет меня так же, как я хочу его!

— Эмбер, если бы он хотел тебя, давно бы сообщил. Но он же этого не сделал! Очнись, идиотка! Вернись к реальной жизни!

Ого-го, похоже, семинар не прошел даром», — думала я, возвращаясь домой с Эмбер. Они же сказали, что за один день ничего не изменится, и оказались правы. Подействовало не сразу. Но, в конце концов, я осадила Мелинду. И только что с удовольствием выложила Эмбер все, что о ней думаю. Как это на меня не похоже. Эмбер все еще размазывала слезы и сопли, когда я открывала дверь. По крайней мере, она поняла, что я хотела сказать.