Мученик англичан

– Очень хорошо! Очень хорошо! – одобрила его хозяйка. – Этот мальчик может пригодиться мистеру Тэркею. – Старуха поднялась с дивана и, пробираясь между грудами наваленного вокруг белья и материй, направилась в соседнюю комнату, открыла дверь и крикнула: – Мистер Тэркей! Придите посмотреть нового ученика! Сделайте одолжение.

На пороге показался дряхлый старик с седеющими бакенбардами, в черной бархатной шапочке, в золотых очках и белом галстуке; он стал рассматривать ребенка с зоркостью оценщика, определяющего стоимость вещи, и наконец сказал:

– Маленький проказник кажется мне вполне подходящим, и если это Анни подцепила его, то могу ее поздравить. Мы попробуем заняться им с сегодняшней же ночи. Ведь ты хотел бы, мой дружок, поскорее пристроиться к делу, чтобы честно зарабатывать себе пропитание и выказать свои таланты прыгуна, не так ли?

Андрэ мотнул головой с удивленным видом.

Истолковав этот неопределенный жест как знак согласия, мистер Тэркей улыбнулся и, обращаясь к хозяйке, сказал:

– Дайте ему поужинать и выспаться. Я приду за ним в три часа утра. Доброго вечера, миссис Грэби, мне надо окончить сегодня весьма спешную работу! прошу извинения!

И Тэркей, затворив дверь своего помещения, пошел в комнату, одновременно служившую ему кабинетом и спальней, и здесь принялся за прерванное занятие, состоявшее в данный момент в промывке мелких билетов английского банка, чтобы заменить скромные, выставленные на них цифры десятком или сотней фунтов стерлингов.

Тэркей был когда-то профессором химии в Оксфордском университете, но был уволен из-за привычки вставать по ночам и обходить дортауры, обшаривая шкафы учащихся и присваивая себе хранившиеся там драгоценности: часы, кольца, печати и тому подобное, которые он сбывал лондонским скупщикам краденых вещей. С той поры он влачил жалкое существование, стараясь использовать свои таланты химика, занимаясь изготовлением фальшивых ассигнаций с помощью выскабливания и промывки кислотами.

После довольно продолжительного заточения в королевских тюрьмах Тэркей встретил миссис Трэби, которая совмещала профессию гадальщицы на картах и мелкой ростовщицы с профессией сводни, и вступил с ней в товарищество. Грэби основала в убогом доме в Сохо подобие убежища или сиротского приюта для бедных девочек и мальчиков. Она приучала их к различным ремеслам, например, к шитью, как гласила учебная программа, но на самом деле пятеро или шестеро детей, находившихся на ее попечении, занимались преимущественно воровством по ресторанам, где предлагали посетителям цветы, газеты и норовили стащить салфетку, скатерть, прибор, – все, что попадется под руку. Добыча приносилась к Грэби, она спарывала метки с украденного белья, а Тэркей в своей лаборатории, бывшей кухне, плавил все драгоценные металлы и составлял реактивы для удаления следов монограмм, вензелей, клейм или прочих меток, могущих послужить для опознания украденных вещей.

Андрэ, утомленный ходьбой по лондонским улицам, спросил свою подругу, нельзя ли поскорее лечь спать и, подкрепившись ломтиком говядины и стаканом портера, которым хозяйка радушно угостила его, пошел с Анни в каморку, где были разостланы на голом полу тюфяки.

Там уже лежали пять или шесть маленьких детей, и от этих убогих лож, предназначенных для отдыха несчастных существ, надорванных физически и нравственно, подымался едкий запах. Дыхание спящих детей смешивалось в этой зараженной атмосфере.

Андрэ чуть не упал в обморок, войдя в эту зловонную конуру. Но он устал, а заботливая Анни ободряла его, держа за руку. Этим она придала ему силы и мужество и указала ему матрас возле дверей, откуда проникало немного свежего воздуха, после чего легла рядом с ним. Затем оба они, пожелав друг другу спокойной ночи, заснули успокоенные, невинные, почти счастливые.

XXVII

Случайно подслушав разговор между графиней де Монтолон и Гурго, Наполеон ушел к себе в комнату и не захотел больше никого видеть. Он заперся, попросив Новеррана принести ему том театральных пьес Вольтера, чтобы почитать перед сном.

Читая по привычке вслух, император останавливался порой, задумывался и мысленно переносился к временам своего блеска, в Сен-Клу, когда великий трагик Тальма играл перед коронованными особами и королевскими высочествами. Затем, взявшись снова за книгу, царственный пленник продолжал чтение, но слова стали вдруг расплываться у него перед глазами, внимание рассеивалось, думы летели далеко.

– Что такое со мной сегодня? – дивился Наполеон. – Неужели случайно услышанный разговор мог так подействовать на меня? Что мне, в сущности, за дело до ухаживания Гурго за этой Монтолон, которая кажется, впрочем, женщиной осторожной и весьма неглупой. Что мне за дело до их любовной канители? Или, точнее, какой интерес может заключаться для меня в том, будет ли этот старый дуралей Гурго вознагражден за свою любовь, или же Монтолон останется самой безупречной из супруг? Ведь здесь мы не в Сен-Клу, и в конце концов мои товарищи по изгнанию вправе искать себе развлечений!