Мученик

— Делайте, что положено, — тихим, немного дрожащим голосом ответила Мария. — Я умираю за свою религию.

У Пикета засвербило в носу. От долгого стояния болела спина, а пустое брюхо требовало еды. Ему хотелось побыстрей покончить со всем этим, как вдруг поднялся какой-то священнослужитель, может епископ, и заговорил, а осужденная принялась бормотать что-то на латыни.

Наконец Мария упала на колени, и ее вдруг ставший громким голос прервал речь декана [40]Питерборо.

— Я умру, как и жила, в истинной и священной католической вере. Ваши молитвы мне не нужны.

Она подняла над головой распятие из слоновой кости и призвала Господа обратить Англию в истинную веру, а католиков оставаться твердыми.

Похоже, она не собиралась умолкать, продолжала молиться за Англию, за Елизавету, за Римско-католическую церковь. Булл ткнул локтем Пикета и тихо произнес ему на ухо:

— Ну все, приятель, давай-ка ускорим события.

Они сделали шаг вперед и, согласно освещенной веками традиции, преклонили колени перед Марией, затем попросили прощения за то, что они должны были сделать. Она охотно простила их.

— Прощаю вас от всего сердца, — твердо сказала она. — Ибо уповаю на то, что смерть освободит меня от всех горестей.

Булл поднялся с колен и начал снимать с нее платье. Она отшатнулась, затем с девичьим смехом произнесла:

— Позвольте, я сделаю это сама. В этом деле я понимаю больше вашего. У меня еще не было подобной камеристки.

Булл отошел назад. Неважно. Раз дама стесняется его, это ее выбор. Все равно вся одежда достанется ему. Две из трех ее служанок, дрожа и причитая, своими нежными руками расстегнули ей корсет и сняли черное платье, обнажив шелковый корсаж и нижнюю рубашку темно-красного цвета, словно кровоточащая рана. Показалось, что присутствующие в зале одновременно ахнули, хотя, возможно, это был шум ветра в трубе.

Сняв с шеи бусы с золотым распятием, она попросила у Булла позволения отдать их служанке. Она пообещала, что ему заплатят золотом, и гораздо больше стоимости распятия и бус. Он отрицательно покачал головой и, вырвав распятие из ее пальцев, для надежности спрятал его себе в башмак. Затем он взял распятие из слоновой кости и четки и передал их Пикету.

Мария больше не хотела оттягивать исполнение приговора и жестом попросила одну из своих служанок завязать ей глаза платком, узел которого оказался точно у шеи, словно мишень для топора. Она наклонилась вперед, оперлась руками о край плахи и опустила подбородок на руки. Булл кивнул Пикету, тот шагнул вперед, вытащил ее руки из-под подбородка и вытянул их вдоль тела приговоренной.

Она заговорила, снова на латыни, сначала прочитала псалом, затем, вверяя свою душу в руки Господа, несколько раз произнесла:

— «In manus tuas, Domine, commendo spiritum meuml». [41]

Булл занес тяжелый двусторонний топор высоко над головой. Казалось, прошла вечность, прежде чем топор, описав огромную дугу, опустился на затылок Марии. Звук ломающей кость острой стали взорвал тишину, словно удар ножа мясника. Булл посмотрел через прорези маски вниз на кровавое месиво. Черт, он промахнулся. Кровь бросилась ему в лицо, он быстро взмахнул еще раз и снова ударил. На этот раз удар оказался точным, и кровь забила фонтаном.

Он опустился на колени рядом с телом, чтобы поднять отрубленную голову, но оказалось, что голова не полностью отделилась от тела и держалась на сухожилиях. Краем топора он перепилил их, затем схватил перепачканной в крови рукой голову Марии за волосы и поднял ее на всеобщее обозрение.

— Это голова Марии Стюарт, — прокричал он. Только это была не голова, а ее темно-рыжий парик. Ее выбритая голова покатилась по платформе. К счастью, благодаря маске никто не мог увидеть его лица, ибо Саймон Булл, сгорая от стыда, в этот момент закрыл глаза. Наконец он вспомнил, что должен сказать, и глубоко вздохнул:

— Господь, храни королеву, — горячо произнес он.

У Булла выдался плохой день, который становился только хуже. Когда они омыли и раздели тело, одежду у него забрали, чтобы сжечь. А еще у него отобрали распятия, четки и бусы. Позже Уолсингем решит, что с ними делать. Когда Булл, чувствуя, что его надули, возразил, заявив, что у него есть право оставить себе имущество казненного, кто-то тихо произнес, что «непозволительно делать из этой проклятой женщины мученицу и оставлять после нее какие-либо реликвии».

Когда с казненной снимали одежду, чтобы вынести во двор и сжечь, из вороха ткани вдруг выскочила перепачканная кровью маленькая собачка, терьер. Глаза Пикета сверкнули, когда он увидел животное, и его лицо под маской озарила улыбка.

— Привет, — произнес он, беря на руки собачку.

— Оставь ее, — мрачно сказал Булл. — Раз нам не разрешили оставить себе распятие, то не позволят взять и собаку.

Дэнис Пикет неохотно выпустил из рук собачку, и она, скуля, побежала к обнаженному трупу своей хозяйки. Пикет с тоской наблюдал за собачкой.

— Знаете, господин Булл, того мастифа, о котором я вам рассказывал, я так и не смог убить. Он до сих пор живет у меня, замечательный пес. Я зову его Булли в вашу честь.