Мученик

— Что ж, приятель, тогда тебе нужно звать его Господин Булл, а?

— Вы правы, господин Булл, так и сделаю. С этого дня я буду звать его Господин Булл.

Глава 15

Костры освещали подернутое влажной дымкой ночное небо. На каждом углу и во всех тавернах менестрели наигрывали веселые мотивчики, а люди плясали, пили и радовались, не обращая внимания на дождь. Убийца и прелюбодейка, эта шотландская ведьма была мертва. Спустя долгие девятнадцать лет Англия освободилась от ее опасного присутствия. Пламя множества костров, которое к полуночи подобно огненной буре освещало угольно-черное небо, спустя несколько часов превратилось в едва тлеющие угольки, а пьяные гуляки уснули в своих кроватях.

Томаса Вуда лихорадило. Все пели, танцевали и пили, а он в одиночестве сидел за столом. А когда весь Лондон забылся глубоким сном, он продолжал бодрствовать. Он обкусал ногти почти до мяса и теперь срезал кусочки загрубевшей кожи с кончиков пальцев. В свете серого дождливого утра блики пламени от дюймовых огарков трех восковых свечей отражались от эмали его белых зубов. Пламя плясало и мерцало на сквозняке, проникавшем в его кабинет в Доугейте через щели свинцовых оконных переплетов. Порывы шквалистого ветра с дождем били в окно.

Эту ночь он провел без огня: как можно нежиться в тепле, когда холодное тело казненной Марии Стюарт брошено в ящик. Он сорвал с себя гофрированный воротник и швырнул его в дальний угол комнаты, затем взял перо, подрезал кончик перочинным ножом и макнул в чернильницу. Он торопливо принялся писать что-то на клочке пергамента, затем зачеркнул написанное. Нужно было составить деловое письмо Кристофу Плантену в особняк «Золотой Компас», знаменитому печатнику и книжнику из Антверпена, которому Вуд был обязан своим достатком. Но ни одного слова не приходило ему в голову. Он устал, да и время для мирских забот было неподходящим.

В дубовую дверь неожиданно постучали.

— Войдите.

Это была гувернантка, Кэтрин Марвелл. Вуд был богат, из тех торговцев, что в ту пору были хозяевами Лондона, однако не мог позволить себе большой дом: это было небезопасно из-за тайн, которые он был вынужден хранить. Днем приходили служанки и кухарка, плотники с каменщиками, занимавшиеся строительством, а по ночам оставались они с Кэтрин, дети и двое их постояльцев, иезуитские священники Коттон и Херрик. Постояльцы носили одежду слуг на случай, если придет кто-нибудь посторонний. Именно их присутствие ставило под удар безопасность его семьи.

Томас Вуд понимал, что все в доме находились в смертельной опасности, и не находил себе места. Укрывательство посланных из-за границы священников по закону приравнивалось к измене. Лондон кишел шпионами и предателями, они могли в любой момент обнаружить священников и сообщить персевантам об их местонахождении. Но у Томаса Вуда не было другого выхода как принять у себя в доме этих людей; последней волей его умирающей жены Маргарет была просьба воспитать детей в истинной вере. Детям были нужны наставники и регулярное посещение мессы. Еще Маргарет просила его при любой возможности оказывать содействие гонимой церкви. Он пообещал ей исполнить ее волю, так как любил ее и она умирала. С тех пор он каждый день сожалел об этом. По собственной воле он бы ни за что на это не согласился. Откровенно говоря, временами он сомневался в собственной вере в Бога.

Однако, несмотря на то что Коттон и Херрик могли приходить и уходить когда им заблагорассудится, перед уходом они одевались как торговцы или джентльмены. Находясь в доме днем, они прятались, и только ночью, когда прислуга уходила, они в одежде слуг отваживались выйти из своего укрытия, чтобы поесть и пообщаться с членами семьи.

— Кэтрин, рад тебя видеть.

— Я тоже, господин.

— Печальный день.

— Да, господин.

— Утешимся тем, что теперь она находится в лучшем месте.

Томас Вуд никогда не встречался с Марией Стюарт и все же почитал ее. Да, иногда он был нетверд в вере, но он точно знал, что если и существует религия, то это Римско-католическая церковь королевы Марии. Англиканскую церковь Елизаветы и ее священников он считал кощунствующими самозванцами, проявлением власти, а не духовности. В его воображении у Марии Шотландской было лицо его любимой покойной супруги. Он грустно улыбнулся Кэтрин.

— Плохие времена настали. Люди поют и танцуют, а порты закрыты, да и к заключенным пускают только представителей властей. Улицы кишат персевантами, готовыми обыскать и допросить любого, чей вид им не понравился. Даже простые люди пытаются им подражать, швыряя камни в любого, кто кажется иностранцем.

Темные волосы мягкими локонами обрамляли лицо Кэтрин. Она едва заметно пожала плечами.

— Что ж, будем сильными.

Странная она, думал Вуд, такой внутренний огонь, как у нее, редко встречается у девушек. Пока он скорбит о королеве, которую поносили другие, и горюет о будущем своей и всех католических семей на земле, она говорит о силе. Кэтрин действительно была сильной. Она вдохнула новую жизнь в его семью, когда настали черные дни после смерти Маргарет. Дети ее полюбили.

— Как малыш?