Мучная война

— Мои дни как министра сочтены. Нет, нет, не возражайте! Я больше не принадлежу двору, хотя последние события сблизили меня с королем. Впрочем, мне не на что жаловаться. Столько лет у власти![53] Почему бы и не отдохнуть? Мой родственник Морепа поддержит меня, тем более что ему это никак не повредит. Мы только что стали свидетелями нешуточных событий, однако все еще впереди. Каждую ночь на стенах расклеивают гнусные пасквили, расклеивают везде, вплоть до дверей королевского кабинета в Версале! Вот, смотрите, урожай сегодняшней ночи.

Он взял со столика скомканный листок.

— Держите, держите! «Людовик XVI будет помазан 11 июня и зарезан 12-го». А вот еще: «Если цена на хлеб не упадет, мы истребим короля и весь род Бурбонов и подожжем дворец с четырех сторон».[54] Раньше, по крайне мере, угрозы сыпались в адрес фаворитки!

Он забыл, что слухи о «пакте голода» ходят уже давно, подумал Николя; тем не менее волнение министра растрогало его.

— Подобные крайности повергают в ужас добрых граждан.

— Вы в этом что-нибудь понимаете? Огромная волна соединенных усилий, за которыми чувствуется организующая сила, по-прежнему пребывающая в тени, выплеснулась и покатилась к неведомой нам цели, угрожая трону. Кого мы дерзаем подозревать? Тех, кто вне подозрений!

Голос его стал еле слышен.

— Да, да, тех, кто вне подозрений. Отребье, сочиняющее пасквили и листовки, выходящие из английских клоак и начиненные всевозможным вздором, они приводят вперемежку слова то мадам Аделаиды, то Сартина, то Ленуара, то аббата Террэ… Любопытно, они не называют ни одного имени тех, кому действительно выгодны мятежи. Тех, кто является истинной душой заговора против короля… Один из этих… В общем, его величество обеспокоен. «Надеюсь, — сказал он мне, — что эти писания не более чем клевета». Подозревают, разумеется, этого ублюдка, помесь фазана с курицей.

Некогда славившийся своими шуточками министр, когда гневался, вновь становился прежним. За извилистыми фразами скрывалась персона принца де Конти. Откровенность короля также была объяснима: он не любил Ла Врийера, но в связи с обострившимися обстоятельствами вспомнил, что герцог все же являлся последним доверенным лицом его деда, покойного короля, и понимал, что ему можно доверить самые заветные мысли.

— В прошлом мы видели, — продолжал министр, — как поднимались цены на хлеб, причем хлеб дрянной, гораздо хуже того, какой предъявляют нам сегодня, но никаких народных возмущений не наблюдалось. Сейчас претензии возмутителей спокойствия нельзя назвать серьезными. Нет ни голода, ни нехватки хлеба. А что мы имеем? Люди, у которых еды полно, громят склады и швыряют в реку зерно и муку![55] А золото, что рекой течет в карманы тех, кто оказался под арестом! Хорошо еще, что мы догадались обыскать их.

— Такого же мнения придерживается и начальник полиции. Известно, что господин Ленуар…

— Что, что вы там говорите? Увы, не будем о нем! Я еще помню, как после смерти короля, нашего незабвенного монарха, я оплакивал вашу немилость. Я успел поговорить о вас с его преемником Альбером. Он еще ничего не решил, но так как моя рука и рука короля по-прежнему простерты над вами, он вряд ли станет вредить вам и искать с вами ссоры. Тем не менее вы должны знать, что он считает вас креатурой Сартина, и когда пробьет час, непременно начнет ставить палки в колеса. Кстати, если говорить о вашей работе, кто же убил булочника Мурю?

Вопрос застал Николя врасплох. Итак, министр по-прежнему прекрасно осведомлен, и Сартин наверняка приложил к этому руку.

— Ответ дать гораздо сложнее, чем задать вопрос, но, главное, ответ явится преждевременным.

— Именно так я и думал. Идите, господин маркиз, и не поддавайтесь. Когда-то вы учили меня не отчаиваться. А если у вас начнут опускаться руки, вспомните, что нашему юному королю нужна помощь.

Взволнованный, Николя удалился. Министр стоил гораздо большего, чем его репутация. Во время разговора его осунувшееся лицо неоднократно принимало выражение необычайной благожелательности; еще Николя вспомнил, что пока Ла Врийер был при должности, он всегда оказывал ему покровительство. Когда на последнем суде на чаши весов бросят пороки Ла Врийера и его преданность королю, возможно, министра ожидает спасение.

Лаборд ждал комиссара в карете; он никуда не спешил, а потому предложил подвезти Николя; они направились в резиденцию Индийской компании, расположенную в одном из флигелей дворца Мазарини, на углу улиц Вивьен и Нев-де-Пти-Шан. Лаборд, недавно заделавшийся финансистом, заметил, что в квартале, куда они направляются, денег больше, чем во всем остальном городе. Там обитали банкиры, торговые агенты, маклеры, сновавшие между конторами и биржей, словом, все те, кто превратил звонкую монету в товар. И со смехом добавил, что тамошние шлюхи прекрасно разбираются в товарно-денежных отношениях и безошибочно отличают клерков от банкиров. Николя поверил ему на слово.