Мучная война

Николя открыл было рот, чтобы задать Ластиру вопрос, но тот уже прыгнул на козлы и стегнул коней. Быстро определившись, Николя отыскал Зейлергассе и вскоре уже открывал дверь своего номера. Переодевшись, он стал ждать возвращения Семакгюса и Рабуина. Впрочем, больше всего ему хотелось выслушать объяснения шевалье. Его желания были услышаны: в дверь раздался стук, и на пороге появился Ластир собственной персоной, в своем обычном костюме. Войдя в комнату, он, облегченно вздохнув, развалился в кресле и с самодовольной улыбкой уставился на Николя.

— Сударь, — произнес комиссар, — не сомневайтесь, я ваш должник, я обязан вам своим спасением, и признательность моя, поистине, не имеет границ. Но, черт побери, расскажите, куда вы исчезаете и откуда появляетесь, словно боги в операх господина Рамо! Мы беспокоились за вас и терялись в догадках, что могло с вами случиться.

Ластир так расхохотался, что даже заколотил сапогами по полу.

— Вы правы, мне следует все объяснить. Но прежде всего хочу вам сказать: не думайте, что господин де Сартин с легким сердцем позволил вам уехать. Господь с вами, нет, конечно! Он слишком дорожит вами. В нем по-прежнему живет начальник полиции, особенно теперь, когда он временно замещает Ленуара. Неведомая и далекая заграница всегда вызывала у него подозрения. Моей главной задачей являлась отнюдь не охрана фарфорового бюста и сочинение смешных историй. Меня отправили в качестве вашего телохранителя, и во всем, что касается способов, как лучше оберегать вас, я получил полный карт-бланш.

Пришел черед улыбаться Николя.

— Хорошо, — внезапно посерьезнев, промолвил он. — Но понимаете, у нас с вами разная логика, и я при всем моем старании не могу понять вас. Что, если бы я отстранил вас от выработки плана действий, не посвятил бы вас в него? Я нисколько не желаю ущемлять ваши чувства, но, поверьте, мне было бы гораздо приятнее, если бы вы были со мной более откровенны относительно вида вашей деятельности и сами поведали бы мне о ней.

— Если бы все зависело только от меня, я бы с удовольствием все рассказал вам; но у меня был приказ. Однако как бы там ни было, господин маркиз, смею надеяться, наши отношения и далее будут складываться столь же прекрасно, как начались. И я с радостью замечаю, что дуэль с курносой не только не оставила на вас следа, но, напротив, привела в необычайно бодрое расположение духа.

Николя протянул ему руку.

— Простите, шевалье, мою запальчивость. Причиной тому щепетильность, возникшая, когда я неожиданно усомнился в вашей дружбе. Эта же щепетильность явилась причиной моих страхов по поводу вашей участи. Однако если бы вы сумели пролить свет…

— Что ж, придется постараться оправдать свое поведение. Впрочем, я и сам считаю, что оно могло показаться вам странным. Я принадлежу к службе, недавно созданной господином де Сартином… э-э… для обезвреживания интриг иностранных дворов, как в самом королевстве, так и за его пределами.

— Несколько месяцев назад министр намекнул мне на создание подобного рода организации.[11]

— Используя полицейские методы, эта служба, не являющаяся подразделением полиции, призвана также выявлять заговорщиков среди придворных, которые, как вам известно, иногда действуют на руку нашим врагам. Наша работа ведется в строжайшем секрете, дабы не нарушать ни согласия, ни дружбы, установившейся между нашим двором и рядом дворов иностранных. Особенно осторожно следует вести работу в Австрии, слывущей с некоторых пор нашей доброй союзницей. Поэтому, чтобы не скомпрометировать вас, мне пришлось исчезнуть. На карту были поставлены интересы крайне деликатного дела, а камень, брошенный в паутину, мог слишком сильно раскачать ее.

— Дозвольте задать вам один вопрос.

— С радостью на него отвечу — в пределах возможного.

— Оставив в стороне ваше неожиданное появление, словно призрака оперы, скажите, пытались ли вы, подобно призраку оперы, предупредить меня о грозящей мне опасности?

— Чувствую, чаровница в маске покорила ваше сердце.

— Так это были вы?

— Ваш покорный слуга! Простите меня за такую уловку, но чтобы, не привлекая внимания, приблизиться к кавалеру, проще всего надеть дамское платье.

— Но почему вы написали по-латыни?

— Мне известно, что вы учились у иезуитов… заметьте, это была не какая-нибудь там кухонная латынь, а сам Цицерон!

Семакгюс оказался прав, подумал Николя.

— Что вы хотели сказать этим посланием? Во всех смыслах…

— Всего лишь заставить вас вспомнить об осторожности. Я надеялся, что слывущий бесстрашным комиссар не станет пренебрегать элементарными мерами безопасности. Увы, я оказался неправ!

— Ваше послание нелегко понять. К чему столько загадок?

— Довольно придираться, сударь, хотя, разумеется, события сегодняшнего вечера оправдывают ваши придирки… Представьте себе, что записочка попадает в лапы одного из светских любезников, кои в этой стране с удовольствием подрабатывают шпионажем. Вражеский агент разворачивает послание, и — скажите мне — где бы мы сейчас находились с вашей ясностью?

Сапоги дробно застучали по полу.