Мучная война

— Все, что вы мне сейчас рассказали, в точности совпадает с поступающими со всех сторон донесениями. С тех пор, как опубликовали эдикт о свободе торговли зерном, принятый по настоянию Тюрго, народ не прекращает роптать. Люди взволнованы заявлением, что полиция более не вправе контролировать торговлю зерном и мукой, а значит, и снабжение хлебом, являющемся основным продуктом питания. Урожай 1774 года был более чем средним, полагаться на обильный урожай нынешнего года тоже оснований нет. Дурное состояние дорог, не позволяющее проехать груженым телегам, компрометирует идею о доставке зерна из богатых районов в те уголки, где его не хватает. Каким образом мы сможем безболезненно исполнить принятый эдикт? Повсюду назревает брожение умов. Когда 15 апреля поступило уведомление, что четырехфунтовый хлеб теперь будет продаваться за тринадцать су, вокруг булочных начался ажиотаж.

— И, насколько я мог заметить, продолжается до сих пор.

— И даже по воскресеньям! Ходит слух, что народу грозит голод, потому что правительство спекулирует зерном, дабы заплатить долги покойного короля! Этой песней хотят заставить всех поверить в существование заговора против народа. 26 апреля, то есть четыре дня назад, цена на хлеб снова поднялась. Так вот, когда в тот день на рынке метрдотель из знатного дома заплатил семьдесят два ливра[16] за одну шестнадцатую буассо зеленого горошка нового урожая, вокруг него тотчас образовалась шумная толпа. Кто-то вырвал у него из рук корзиночку с горошком и, швырнув ему в лицо, завопил, что если его негодяй-хозяин может истратить три ливра на зеленую горошину, значит, он вполне может поделиться с народом хлебом. Мне немедленно доложили об этом происшествии.

— Боюсь, — заметил Николя, — как бы эти волнения не приняли более широкий размах.

— Ваши опасения справедливы. На рынках Версаля и Парижа, наблюдается необычайное скопление крестьян, или, скорее, людей, выдающих себя за крестьян; проделав 15 или 20 лье, они приходят и сеют тревогу, держа речи, будоражащие непросвещенные умы. Что прикажете думать? Похоже, существуют два движения, и оба поддерживают и подкрепляют друг друга. Одно из них спонтанное, порожденное обеспокоенностью народа, а другое согласованное, организованное неизвестно кем… Полагаю, очень скоро вы нам понадобитесь. Но сначала поезжайте в Версаль. Король, Вержен и Сартин ждут вас, не говоря уж о королеве.

— Я именно это и собирался сделать, сударь, но мне хотелось вам первому дать отчет о своей поездке.

Подойдя к Николя, Ленуар положил ему руку на плечо.

— Я ценю вас, Николя. Идите, получайте распоряжения от двора, но знайте, что я хочу — и я уже сказал об этом кому следует — поручить это дело вам. В нем есть темные места, очевидно угрожающие безопасности короля. Нам придется причаливать к крутым берегам. Только человек, обладающий вашим опытом, сможет отделить правду от лжи и принять надлежащие меры. Еще раз напоминаю, что я полностью доверяю вам. И, поверьте мне, я делаю все возможное, чтобы сдвинуть с мертвой точки дело, касающееся лично вас, отягощающее ваше сердце и ради разрешения которого я не стану щадить даже высокие авторитеты.

— Сударь, я вдвойне ваш должник. Увы, боюсь, что это исчезновение связано с тем, что случилось с нами в Вене.

— О Боже! — воскликнул Ленуар. — Все же давайте не будем предполагать самого худшего.

— В настоящее время, — произнес Бурдо, — мы можем лишь уповать на новые сведения или улики, позволившие бы нам определить, в каком направлении предпринимать шаги.

Возвращаясь на улицу Монмартр, Николя чувствовал, что открытость и поддержка Ленуара придала ему сил. У этого доброжелательного человека он находил целый букет положительных качеств, приправленных здравым смыслом, что делало его достойным преемником Сартина, хотя и в ином ключе. Отныне его верность не делала различий между начальником прежним и начальником нынешним; оба заслуживали его безоговорочной преданности. Когда он переступил порог особняка Ноблекура, пробило ровно семь. Несколько зевак с неприятными физиономиями толпились возле пассажа Рен д’Онгри. Поглядывая на разместившуюся на первом этаже особняка булочную, они о чем-то тихо переговаривались.