Мудрая змея Матильды Кшесинской

Алена плюхнулась на переднее сиденье «Ауди», гораздо более комфортабельное, чем в багги, и откинулась на спинку. Она чувствовала, что Маршан изредка на нее поглядывает, но была благодарна ему за молчание. Не прошло и пяти минут, как «Ауди» взмыла на последнем подъеме перед Муляном, и вдали уже показался зеленый амбар Жильбера на холме, и церковная башенка, и окраинные дома, и сады, и цветочная полянка, окружающая пубель, и оплетенный плющом лесок, который спускался к лавуару, где уже потихоньку начинали распеваться лягушки… Но солнце только-только стало раскидывать свою золотистую предвечернюю сеть, и Алена почувствовала, что не хочет пропустить ни мгновения своего любимого времени суток. Оно поможет успокоиться, прийти в себя, утихомирить фантазию.

– Остановите, пожалуйста! – воскликнула она, и Маршан затормозил так резко, что только привязные ремни удержали обоих от удара о лобовое стекло.

– Что случилось? – испуганно дернулся он.

– Ничего, – улыбнулась Алена. – Просто хочу пройтись пешком.

Он вздохнул с явным сожалением:

– Что ж, как угодно. Завтра появитесь на броканте?

– Пожалуй, нет, – качнула головой Алена. – На ближайшее время брокантов с меня хватит.

– Тогда увидимся, когда приедут Детур, – покладисто кивнул Маршан, явно не заметивший намека, который крылся в словах Алены. А ведь «брокант» – это не только антикварный рынок, но и сам антиквар…

– Ах да, – спохватилась Алена. – У меня же остался ключ от вашего багги!

Она сунула руку в карман и вытащила ключик с камушком-брелоком. В кармане зашуршала скомканная бумага, и Алена вспомнила, что там лежит. Показывать это Маршану она не собиралась, а потому просто передала ему ключ, сделала вид, что не заметила робкой попытки пожать ей руку, прощально улыбнулась и пошла по шоссе к деревне, чувствуя, как Маршан смотрит ей вслед. Наконец заработал мотор, скрипнули шины по асфальту, потом рокот мотора стал отдаляться и наконец стих.

Маршан уехал.

Тогда Алена свернула на полянку и села среди цветов, отвернувшись, чтобы пубель не маячила перед глазами. Потом достала из кармана скомканные листки бумаги, расправила и начала читать:

«Мой дорогой внук! Надеюсь, ты исполнишь мою просьбу и прочтешь это письмо только после того, как узнаешь, что я уже покинула этот мир и присоединилась к моему мужу Бонифасу, моему сыну Лотеру и твоей матери Катрин. Хотя с ними я вряд ли увижусь, ведь не только на земле, но, думаю, и на небесах убийцы содержатся отдельно от жертв. Правда, в гибели Бонифаса я виновата лишь отчасти: не заметила Карла Рицци, который следил за мной и выследил-таки около тайника во Френе, куда мы с Бонифасом только что положили пакетик с кокаином. Чтобы завладеть товаром, Рицци выдал Бонифаса партизанам, и они убили моего мужа. А вот смерть твоих родителей – мой грех… Много лет я молчала, переложив всю вину на плечи твоего несчастного отца, но теперь пришло время признаться.

Во время германской оккупации я служила в Париже у одной княгини-эмигрантки и украла у нее баснословную ценность – бриллиантовую брошь в виде змеи с крупным сапфиром. Эту брошь, по слухам, подарил ей русский император, который любил ее, когда она была всего лишь балериной. Моя хозяйка почти никогда не надевала эту вещь, но берегла ее как зеницу ока. Случайно ко мне попал ключик от ее шкатулки с драгоценностями. Я не сдержалась, открыла – и не смогла сопротивляться искушению. Мне показалось, что за эту вещицу можно выручить уйму денег. Я украла брошь и уехала из Парижа, вернулась в Мулян, вышла за твоего деда. Но эта кража наложила чудовищный отпечаток на всю мою жизнь. Нет, не отпечаток – клеймо!

Я уже упоминала Карла Рицци. Это был гитлеровский офицер из роты пропаганды, который квартировал в maison blue, у Маргарит Барон, моей подруги. В 1941 году я видела его в Париже у той самой балерины. Это была мимолетная встреча, но именно тогда я впервые увидела бриллиантовую змею, которая потрясла меня. Рицци потом ехидно сказал, что на него она тоже произвела огромное впечатление. Собственно, благодаря ей он и узнал меня!

Вскоре Рицци перевели из Парижа в Бургундию, а в 1943 году какие-то злые ветры забросили его в Мулян.

Я по простодушию своему, а вернее, по глупости не ждала беды…

Маргарит написала мой портрет в платье с этой брошью, а потом сделала несколько натюрмортов с ней. Я надеялась, что время уничтожило эти картины, но завтра они появятся на броканте. Уже и броши сорок лет как нет, а память о моей краже осталась!