Мудрец и король

— Но это так. Раньше мир был един, Свен-Одар! Твое искусство, как и я сам — прямое тому подтверждение.

Демайтер приложил ладонь к губам мастера, накладывая заклинание и точно щенка поманил к себе нового слугу. Громыхая хвостом и сочленениями, тварь подошла, неестественно широко расставила лапы в стороны и опустилась на брюхо, подставляя спину.

Демайтер поднял глаза к мрачным сводам подземелья. На секунду ему показалось, что каменные глыбы и подвесные блоки сверкнули цветными витражами на полуденном солнце…

— Как ты звал его?

— С-салли, в-ваша с-светлость, — сказал Свен-Одар, растер онемевшие губы и смущенно поправился. — Саламандра.

— Не слишком-то грозно, — улыбнулся Демайтер. — Не откажешься прокатиться верхом? Садись, Нодар, посмотрим на что он способен. Пора выбираться отсюда!

«И как мне теперь не служить тебе, Диам-Ай-Тер»? — подумал мастер, шагнув к своему усмиренному детищу.

Демайтер вернулся на рассвете один. Он вошел в дом мастера, хлопнул в ладоши, растянув в воздухе трехмерную карту, и впервые лишил права голоса мудреца Механического королевства. Более того — вытурил Илью на улице, запершись в доме с Логиновым. Так что пока шел военный совет, Илья маялся во дворе. А когда Логинов появился на пороге, кинулся к нему с дурацким вопросом:

— Ну что, ты согласился?

— Да.

— Мы засветим трансфер в боевой конфигурации — самую передовую технологию, какая у нас есть, — неуверенно предостерег Илья.

— В обмен на совместные учения. Взаимодействие высших стражников в бою, их возможности, стратегия и тактика. То, чего никто и никогда не видел изнутри. Мы квиты, — сказал Логинов.

Следом за командиром на пороге возник Демайтер и тоже обратил взор на Илью.

— Хочешь услышать одну из главных легенд клана королевских проводников? — спросил он и поманил его к себе.

* * *

Давным-давно ходили по земле Изначального мира великие чародеи и мудрецы. Не те мудрецы, что ныне составляют самый могущественный клан Соединенного королевства, владея крохами былых знаний, а мудрецы истинные, готовые делиться мудростью со всяким, кто обращался к ним за советом. И вот пришел однажды юноша к седому как лунь старцу и попросил призвать смерть. Только не лютую-зверскую, а ласковую-нежную, чтобы не плакали долго отец с матерью, зная, что как любимого сына увела она его в края посмертные. Невозвратные.

— Отчего же именно невозвратные? — спросил удивленный старец. — Что за горе у тебя такое безысходное?

И поведал юноша историю о прекрасной девушке. И долго рассказывал, как красива она и умна, как в речах тонка и значительна, как равных ей в делах нет на всем белом свете, за что бы ни взялась.

— Я, верно, ослышался, — сказал изумленный мудрец юноше. — О Любви ты речь ведешь, не о Смерти.

— Нет Любви у нас и быть не может. Где я скор, там она ленива, точно сонная река. Где она ловка как воин, там я смирен и уперт. Где я умен да умел, там она так же умна да умела и некогда нам друг на друга оглянуться. Когда я дома, она в дороге. Когда я разъезжаю по свету, она отдыхает. Только раз посмотрели мы друг на друга в день знакомства, сразу понял я, что не жить мне без нее, но Судьба-злодейка смеется над нами. Разводит в стороны. А люди болтают глупости: думают, что мы ссоримся, или встретиться не можем или знать друг друга не хотим. Вот и ты мне не веришь.

Задумался старец. Заиграли у его ног стихии древние: то ветерок огонь потушит, то огонек землю выжжет, то вода с огнем сшибется, да паром горячим по ветру ошпаренному развеется. Велел он юноше подождать три дня, а после снова придти. И когда пришел к нему юноша сказал мудрец:

— Вот тебе пока вместо смерти. Всему свой черед.

Лежала у него в ладонях четырехгранная алмазная пирамида. Грани золотые да серебряные, плоскости треугольные тонкие-тонкие, все в невесомой росписи древних рун. В одну сторону вглядишься — внутри огонь горит. В другую всмотришься — волна плещет, а в остальных двух цветущие земли и ветра буйные угадываются.

Взял юноша из рук старца диковинную поделку, перевернул, постучал по обычному с виду стеклу и спрашивает:

— А что в основании?

— Ничего нет в основании. Та стихия, что избыточна туда стечет. Или наоборот, противоположная явится — та, что равновесие удержит. А когда слышать и видеть друг друга научитесь, то будет у вас в основании тот путь, что сами пожелаете. Сами изберете.

Тем же вечером встретились юноша и девушка и наговориться не могли, налюбоваться друг на друга и нацеловаться вдоволь. Только к рассвету вспомнили они о мудреце, взялись за руки, подхватили его подарок и помчались в ноги кланяться. Но тут грянул великий гром, расколовший Изначальный мир, и погрузились во тьму солнца и звезды, взорвались расстояния, взвыла обожженная бесконечность, и само время затаилось среди разметавшихся миров. Сгорели древние руны алмазной пирамиды, поскольку не осталось стихий в первозданном их значении, как и самого Изначального мира…

* * *