Мудрецы. Цари. Поэты

А мы проснулись, а мы очнулись, а Урбихишт уж миновал, а дерева на дастархан опали опали опали… на пиалы пали!.. пали полегли в хрустальные пиалы пали пали а мы спали!.. Эй Али-бача неси хрустальные китайские пиалы! пиалы! пиалы!.. а деревья пали… А подносим к сонным ртам к младым губам пиалы полные цветов палых палых… А подносим пиалы цветов хладных хрустящих палых палых палых а пьем а жуем а хохочем а со сна со сна не знаем ой не знаем ой не знаем… А со сна слепые сонные пьем цветы опалые!..

А Урдбихишт уж уж уж миновал и деревья полегли опали пали пали в сонные хрустальные пиалы…

А мы пьем пиалы цветов хладных палых вялых!

Но!

Эй Али-бача неси эй парс эй маг неси смени смени разбей развей о валуны хрустальные цветущие цветущие пиалы! Эй! принеси пиалы с винами струящимися роящимися родящими!.. Да!..

…И были погрязшие в утехах плоти, как вывалявшиеся в меду!..

И были погрязшие в утехах плоти, как вывалявшиеся в меду…

И были погрязшие в утехах плоти, в сластях телесных, в трате тел — как вывалявшиеся в меду, как навек прилипшие, приставшие к меду…

Те! те! те! пчелы на дне кумгана Ата Ибрахима… на стене кибитки медовой…

И были погрязшие в утехах плоти, в трате тел — как вымазанные в осенней глине… как сошедшие в нее…

Те! те! те! глины взявшие Учкуна-Мирзу… да…

Но!.. Но Абдуррахман-хан, ты не спал, твою пиалу не засыпали деревья, ты звал Али-бачу с пиалами пенными густыми… И я не спал, друг возлюбленный вечный мой, родной и я не спал, и я видел, и я чуял, и моя пиала не наполнилась лепестками слетающими хладно, ибо я опустошал содвигал поднимал ее… И я видел! ай!.. Вот она! вот!.. Она! она! она!.. не уходи не уходи из утухающих очей очей моих! побудь напоследок в очах уходящих побудь повей теми деревьями теми теми… Побудь напоследок повей теми деревьями теми теми у последней погребальной Доски Омовенья… Хуллай! Хул-лай! византийская румская захожая плясунья! плясунья!.. телесная! Тело!..

И там, на том берегу, под теми деревами были девы юные и отроки вешние стыдливые приготовленные, как кони для погони, но не они, не они, Хуллай… И там, на том берегу были арабские багдадские девы-плясуньи в розовых лепестковых сквозящих туманах-шароварах и волосы их гибкие блестящие в танцах достигали земли, травы, и душистые их лона темнели чрез розовые одежды как косточки ходжентских абрикосов чрез розовые мякоти плодов, но не они, не они Хуллай…

Арабы вы принесли Святую Книгу и этих томящихся, темнеющих из зрелых одежд… да.

И там были отроки-бачи стыдливые, приготовленные, как кони для козлодранья, как агнцы для иудейского закланья, но не они не они, Хуллай Хуллай… Ты! Ты византийская румская плясунья плясунья! Ты! нагая нагая в сандалиях! в византийских высоких плетеных сандалиях! Ты! Нагая в сандалиях!.. ты! Ты пляшешь, ластишься, струишься, вьешься, живешь, дышишь, вязнешь в траве… Нагая!.. Но ты ластишься к Абдуррахману-хану, к его раздольным белым сасанидским шароварам, к его бухарской высокой чалме из индийской кисеи, шитой тонким золотом… Нагая!.. А все спят, а все спали, а я не сплю, а я не спал… А все спали… Нагая. А я не спал… Нагая. А Абдуррахман-хан а Хуллай а вы сходили к реке к реке слиянья. А Абдуррахман-хан слагал на речную вешнюю жемчужную отмель сасанидские привольные шаровары… А Хуллай а ты стояла а ты ждала ждала ждала а ты нагая нагая в сандалиях… Нагая. А Абдуррахман-хан допивал из пиалы хрустальной и разбивал и убивал ее ликующий о камень… А хохотал: а дева восходи на древо любви а восходи плясунья дева византийская в сандалиях!.. А дева восходи влезай на древо любви на мусульманское на древо тута срезанное шелковое шелковому червю восходи на древо мусульманское восходи нагая византийская в сандалиях!.. Нагая…

И восходила и влезала… И они входили в реку слиянья и в волнах соединялись и соединялись, и омывало их, и очищало, и смывало, и смывало… А все спали… А я не спал, нагой, нагая, а вы входили в реку вешнюю слиянья…

Не уходи не уходи не уходи волна блаженная… Да!

И выходили на берег на отмель и лежали и лежали… И дышали. Рыбами забытыми рекою на песке дышали… И уповали упоенные. И забывали, забывали… И дышали ртами-жабрами. И забывали…

И будете как рыбы забытые рекой на брошенных брегах!..

Блаженны рыбы смертно пляшущие высоко в покинутых оставленных песках песках песках!..

И будете как рыбы забытые рекой на брошенных брегах…

Блаженны рыбы смертно вьющиеся пляшущие высоко в покинутых оставленных песках песках песках!..

Ты Хуллай?.. Ты пляшешь?.. Ты хохочешь? Вьешься высоко! А! Ты! ты! ты!.. Ты Абдуррахман-хан!.. Да! да… Да! Да!..

Ты стоишь у ног ее, ты падаешь у ног у ног (тугих, как отмель белых!) у стволов столпов у византийских у живых колонн телесных тополиных у стволов жемчужных ты ты Абдуррахман хохочешь, ты дрожащими перстами надеваешь на глухие девьи щиколотки золотые браслеты тяжкие мягкие дамасские облегающие отягчающие столпы телесные манящие покорные молчащие молчащие томящие томящие манящие манящие манящие…. Ты ищешь бродишь блуждаешь дрожащими перстами по стволам по тучным по томящимся, молчащим…