Тимур Зульфикаров идет путем индукции — от частного к общему. И как каждое истинно поэтическое произведение не поддается пересказу, так невозможно пересказать эту условную прозу поэта, или поэзию в прозе. Потому что здесь, как уже отмечалось, важны дыхание, голос, интонация, те тонкие волокна, из которых ткутся образы. От грубого аналитического прикосновения эти волокна рвутся. Мы имеем здесь дело со словами-кружевами, звуками-паутинками. Их порой трудно даже удержать в руке. И тут надо быть сотворцом, а не только слушателем. Эмоциональное участие — необходимое условие для постижения сути этих произведений.
Как и полагается в поэтическом произведении, временные плоскости в поэмах Т. Зульфикарова смещены. Тимур — реальная историческая фигура — приобретает мифологические черты, а мифологическая фигура Насреддина конкретизируется, биографизируется, если можно так выразиться. И достигается глубина и богатство содержания, создается иллюзия достоверности.
Язык, жесты, движения — все здесь рассчитано на восприятие противоречий: значения и противозначения, сущности и видимости, и мы невольно отмечаем траекторию каждого предмета, каждого понятия и соответственно — каждого слова. Потому что все здесь приведено в действие. Чередуются разные планы, исчерпывая напряжение каждого предыдущего эпизода. Тимур Зульфикаров избегает чрезмерной описательности, хоть иногда и кажется, что от уплотнения отдельных сцен выиграла бы композиция произведения и приключения духе были бы более интересными.
Жесты Тимура Зульфикарова торжественны, язык тяготеет к архаике, к библейскому строю, как будто поэт совершает ритуал, рассказывая о событиях, очевидцем которых он был. В этом убеждаешься, прислушиваясь к его взволнованному голосу, решительно сориентированному на музыкальный лад, на экзальтированность. Его поэтика нацелена на языковую цветистость, на нарастание и спад напряжения, на вибрацию голоса, который взрывается вздохом, стоном, вскриком, чтобы затем опять ровно плыть, переливаться, обволакивая широкой музыкальной тональностью дутара, этого древнейшего и интимнейшего инструмента, звуки которого рассчитаны на исповедь, на повествование, но не на призыв. Звуковая гармония поэм Тимура Зульфикарова основана на старинных восточных мелодиях. Однако он на наших глазах создает новую оригинальную форму, и мы становимся свидетелями возникновения поэзо-прозаического ряда, где рифма заменена повтором, а ассоциативные ряды метафоры — синонимическими гнездами, где интонация является доминантой. И произведение не утрачивает ни поэтическую идею, ни мелодическую линию. Каждый раздел в прозаических поэмах Т. Зульфикарова — это своеобразная комплексная строфа, где вместо цезуры выступает повествовательное предложение, а музыкальные темы, варьируясь, переливаются, сплетаются, взаимодействуют и противодействуют, создавая полифоническое звучание, где слышны и молитвенные взывания, и мессианские ноты, и возгласы возмущения, и страстные призывы влюбленного.