Мудрость отца Брауна (рассказы)

Отец Браун состоял из двух людей. Один, прилежный, как первый ученик, скромный, как подснежник, и точный, как часы, тихо и неуклонно выполнял свои смиренные обязанности. Другой, мудрец и созерцатель, был много сложней и много проще. Мы позволим себе назвать его свободомыслящим в единственно разумном смысле этого слова: он задавал себе все вопросы, до которых додумался, и отвечал на те из них, на какие мог ответить. Это шло само собой, как работа сердца или легких; однако он не позволял размышлениям вывести его за пределы долга. Сейчас он оказался на распутье. Он уговаривал себя, что незачем лезть не в свое дело, и в то же время перебирал десятки домыслов и сомнений. Когда серое небо стало серебристым, он увидел, что стоит у дома, принадлежащего майору Пэтнему, служившему прежде в Индии, и вспомнил, что выстрелы нередко вызывают последствия, до которых ему есть дело. Он повернулся, вошел в калитку и направился к дому.

На полдороге, в стороне, стоял невысокий навес (как выяснилось позже, там были мусорные ящики). Рядом с ним появилась серая тень и, в свою очередь, становясь все четче, сгустилась в лысого коренастого человека с багровым лицом, которое обретают те, кто долго и упорно пытается совместить восточный климат с западной неумеренностью. Лицо это окружала неуместным сиянием шляпа из пальмовых листьев; вообще же человек еще не оделся или, если хотите, еще не снял ярко-желтой пижамы в малиновую полоску. По-видимому, он выскочил из дома, и священник не удивился, когда он спросил без церемоний:

– Слышали?

– Слышал, – отвечал отец Браун. – Потому и зашел. Может быть, нужно помочь?

Майор как-то странно поглядел на него и снова спросил:

– Что это, по-вашему?

– Револьвер, – предположил священник. – Только эхо очень странное…

Хозяин смотрел на него, но тут дверь распахнулась, свет ринулся потоком сквозь белый туман, и в сад выбежал еще один человек в пижаме. Он был выше хозяина, стройнее, сильнее, а пижама у него была поскромней – белая с бледно-желтым. Орлиный нос, глубокие глазницы и странное сочетание очень темных волос с рыжеватыми усами свидетельствовали о том, что он и красивей майора; но все это отец Браун разглядел позже. Сейчас он заметил одно – револьвер в его руке.

– Крэй! – воскликнул майор. – Это вы стреляли?

– Я, – ответил темноволосый человек. – Вы бы и сами выстрелили! Покоя не дают, мерзавцы!..

Майор поспешил прервать его.

– Вы не знакомы с полковником Крэем? – спросил он священника. – Он артиллерист.

– Я о нем слышал, – простодушно сказал священник и обратился к Крэю: – Попали?

– Кажется, да, – серьезно ответил Крэй.

– А он что? – спросил майор, почему-то понизив голос.

– Чихнул, – отвечал полковник.

Отец Браун поднял руку, словно хотел хлопнуть себя по лбу, так бывает, когда человек вспомнит чью-то фамилию. Теперь он знал, какой звук и похож, и не похож на фырканье сифона или собаки.

– Кто же это был? – спросил он. – Грабитель?

– Пойдемте в дом, – довольно резко сказал майор Пэтнем.

Даже после того, как майор выключил свет, в доме было светлее, чем в саду, – так бывает очень ранним утром. Отец Браун удивился, что стол накрыт по-праздничному, салфетки в кольцах сверкают белизной и возле каждого прибора стоит шесть причудливых бокалов. В такое время суток можно обнаружить остатки вчерашнего пиршества, но не приготовления к сегодняшнему.

Пока он думал об этом, майор пробежал мимо него и оглядел стол.

– Украли серебро! – крикнул он, тяжело дыша – Рыбные ножи и вилки… Старинный судок… Даже мисочку для сметаны… Теперь я отвечу вам, отец Браун. Да, это грабитель.

– Нет, – упрямо сказал Крэй. – Я знаю, почему лезут в этот дом. Я знаю, почему…

Майор похлопал его по плечу, словно больного ребенка, и проговорил:

– Вор, вор. Кому же еще?

Когда неугомонный гость снова понесся к выходу, он тихо прибавил:

– Не знаю, вызывать ли полицию. Мой друг, говоря строго, не имел права стрелять. Понимаете, он долго жил в диких краях и теперь ему что-то мерещится.

Они окунулись снова в утренний свет, чуть потеплевший от солнца, и увидели, что полковник согнулся вдвое, изучая траву газона или гравий дорожки. Майор направился к нему, а священник обошел дом и приблизился к навесу.

Минуты полторы он разглядывал помойку, потом подошел к ней вплотную, поднял крышку и заглянул в ящик. Пыль окутала его, но он замечал все на свете, кроме собственной внешности. Стоял он так, словно ушел в молитву, а когда очнулся, присыпанный прахом, рассеянно побрел прочь.