Мудрость отца Брауна

Сегодня утром, на рассвете, в каторжной тюрьме в местечке Секва, штат Нью-Йорк, раздался крик о помощи. Охранники, подоспевшие к месту происшествия, обнаружили труп часового, дежурившего на вершине ограждающей тюрьму широкой стены. Северная часть стены – самая высокая, и этот участок считался самым труднопреодолимым для тех, кто мог бы задумать побег, поэтому здесь дежурил всего один охранник. Как раз его-то и сбросили со стены; он упал головой вниз, и мозги его брызнули во все стороны, словно их вышибли дубиной. Ружье охранника было похищено. На утренней поверке обнаружилось, что одного арестанта недостает. Пустующую камеру занимал некий угрюмый головорез, назвавшийся в свое время Оскаром Райаном. Ему дали небольшой срок за самое обычное для этих мест разбойное нападение, но он произвел на всех впечатление человека с жутким прошлым и совершенно непредсказуемым будущим. Когда забрезжил дневной свет, на стене над самым телом убитого обнаружили довольно невнятное послание, нацарапанное, очевидно, смоченным в крови пальцем: «Это самозащита – у него было ружье. Не желаю зла ни ему, ни другим, кроме одного человека. Когда попаду в «Пруд пилигрима», пуля у меня найдется. О. Р.» Чтобы штурмовать такую стену, охраняемую к тому же вооруженным часовым, нужно быть отчаянным человеком или, на худой конец, иметь сообщников.

– Ну, что касается литературного стиля, эта заметка написана лучше, – усмехнулся маленький священник, – но все же не понимаю, чем тут смогу помочь я. Боюсь, если я пущусь вдогонку за этим атлетом-убийцей на своих коротеньких ножках, то буду являть собою жалкое зрелище. Да и вообще, сомневаюсь, что кому-нибудь удастся отыскать этого человека. Насколько я знаю, отсюда до каторжной тюрьмы в Секве тридцать миль по безлюдной пересеченной местности, да и вокруг дикие прерии. Этот человек может прятаться в любой яме, на каждом дереве.

– Он не в яме и не на дереве, – сказал шериф.

– Откуда вы знаете? – поинтересовался отец Браун, моргая.

– Хотите с ним поговорить? – спросил Ашер.

Маленький священник широко раскрыл свои наивные глаза:

– Да неужто он здесь? Как же ваши люди до него добрались?

– Добрался до него я сам, – медлительно проговорил американец, вытягивая длинные ноги к камину. – Подцепил крючком моей трости. Да-да, не удивляйтесь, именно так. Знаете, у меня есть обыкновение бродить вечерами на природе, подальше от этих мрачных мест. Так вот, сегодня вечером я поднимался в гору по аллее, с обеих сторон которой за живой изгородью были вспаханные поля. Луна освещала дорожку серебристым светом. И вот вижу: прямо по полю к аллее бежит человек. Пригнувшись бежит и с хорошей скоростью, как легкоатлет, специализирующийся в беге с препятствиями. Мне показалось, что он уже выдохся, однако, приблизившись к дорожке, он с ходу проскочил сквозь редкую изгородь, как сквозь паутину, или, вернее, как будто сам он был сделан из камня – я ведь ясно слышал треск ломающихся веток. Чуть только его силуэт показался на фоне луны на аллее, я бросил трость ему под ноги. Он споткнулся и упал. Я же достал свисток и во всю мочь засвистел. Тут подоспели наши ребята и скрутили этого типа.

– М-да, вот была бы история, если б оказалось, что это действительно какой-нибудь известный спортсмен, – заметил отец Браун.

– Никакой он не спортсмен, – мрачно пробурчал Ашер. – Мы вскоре узнали, что это за птица, хотя я все понял, как только его осветила луна.

– Вы решили, что это беглый каторжник, поскольку утром того самого дня прочли в газете о его побеге, – спокойно сказал священник.