Мудрость психики. Глубинная психология в век нейронаук

С тех пор как жизнь предоставила мне второй шанс, экзистенциальное чувство абсурдного не покидает меня. В тесноте реанимационной палаты я готовилась к последнему путешествию, но оно было отложено, и я осталась лежать там с багажом моих старых ценностей, как будто с огромным количеством чемоданов, набитых уже ненужными мне вещами. Возврат к жизни казался чем-то вроде дурацкого возвращения домой после разыгрывания фальшивого отъезда. Впервые в жизни я в полной мере ощутила то, чему экзистенциалисты начала ХХ века придавали такое большое значение: распад всех смыслов, прежде воспринимавшихся как нечто само собой разумеющееся. Раньше я безоговорочно соглашалась с тем, что жизнь – это хорошо, а смерть – плохо. Теперь мне известна ценность деструкции и смерти. До того я принимала как должное, что любовь означает «быть вместе». Теперь я понимаю, что любовь может быть и в расставании. Я считала, что лучше иметь развитый интеллект, чем хорошие ноги для ходьбы. Больше я так не думаю. Я полагала, что стройные ноги так же важны, как ноги, которые не болят, когда ты ходишь. Теперь я считаю иначе. Я думала, что глаза есть средство восприятия мира. Я убедилась, что воображение «видит» глубже, чем глаза. Чтобы пережить оргазмический опыт волн чистой жизни, омывающих наше тело при каждом вдохе, понадобилась доза смерти. Когда-то «абсурдное» значило «бессмысленное». Теперь оно значит «загадочное».

У Камю чувство абсурдного подверглось в равной мере влиянию Кафки и экзистенциальных философов. Он сам оказал большое влияние на Беккета, Ионеско и других (таких, как Пинтер), кто предполагает, что путешествие в абсурд необходимо¹. Интерпретация Камю мифа о Сизифе содержит психологическое решение проблемы бессмысленности. Оно состоит в том, чтобы вообразить Сизифа счастливым человеком, невзирая на абсурдность его ежедневной работы. Я больше не согласна с этим, и у меня происходит небольшой разговор с призраком Альбера Камю: «Да, месье Камю, я понимаю, о чем вы. Вы полагаете, что Сизиф – обыкновенный человек, выполняющий повседневную задачу проживания жизни, которая просто закончится смертью, как у вас и у меня, и нам следует смириться с этим. Однако существуют другие мифы, другие образы, которые столь же абсурдны, но при этом не выглядят столь уныло. Каждый день, обнаруживая, что жива, как бы это ни было абсурдно, я чувствую себя скорее кошкой, чем Сизифом, кошкой, которую осчастливили очередной плошкой вкуснейших сливок. У меня нет ни малейшего представления, откуда каждый день берутся эти сливки; похоже, что они просто падают с неба, но я не упущу ни капли. Жизнь действительно абсурдно щедра».

Если у Камю утрата религиозной веры вызывала острое страдание, что, вероятно, повлияло на его представление о жизни как о Сизифовом труде, то у Жан-Поля Сартра философское восприятие абсурдного было совсем иным. Перечитывая Сартра сейчас, я прихожу к мысли, что его сознание было футуристическим, такое сознание могло бы принадлежать поколению, уже оплакавшему Бога. Несмотря на тяжеловесность стиля, Сартр ясно и просто сформулировал несколько фундаментальных положений:

1. Мы, люди, сами творим свои ценности.

2. Каждый из нас несет ответственность за свои решения.

3. Мы не можем избежать своей ответственности, перекладывая ее на бессознательное².

4. Нам не нужен бог, чтобы подтвердить подлинность высших человеческих ценностей. Верность ценностям делает нас людьми.

5. Мы обладаем свободой проклясть себя. Нам не нужны сатанинские догмы.

6. Ненависть – путь к проклятию. Мы свободны в выборе этого пути. «Другой» становится адом, потому что Другой живет в моем сознании, является моим сознанием. Если я ненавижу Другого вместо того, чтобы любить его, я создал свой собственный ад. Ад – это Другие, как и блаженство – это тоже Другие³.

7. Когда я пытаюсь отрицать свою свободу, отношения с самим собой становятся невыносимыми. Перекладывание вины (или ответственности) на других, провозглашение себя жертвой, добровольное пребывание в ловушке нарциссизма разрушают мою свободу и, соответственно, мою жизнь.

8. Любая «вера» – это «плохая вера» (mauvaise foi), регрессивный отказ от рассудка. Проблема религиозной веры не в том, что она нерациональна (как любовь или поэзия), или иррациональна (как суеверия или защитные механизмы), а в том, что она антирациональна, что является наиболее деструктивным качеством любой культуры.

Задача психоанализа выглядит попыткой ответить на вопрос Сартра: «Что вы делаете с тем, что было сделано с вами?»