Мудрость Салли

Снова пошел дождь – не сильный, но достаточный, чтобы промочить насквозь. Он стучал по крыше машины и рисовал водянистые закорючки на лобовом стекле. Элис посмотрела на часы и вздохнула. Двадцать минут до матча, а потом еще девяносто минут придется стоять на краю поля и мерзнуть, болея за Мэтти. Элис предпочла бы посетить в Рождество спектакль или концерт с его участием. В отличие от Элис, Мэтти был прирожденным артистом и любил находиться в центре внимания. Трактирщик в его исполнении имел огромный успех, когда он экспромтом заявил Иосифу: «Вы не знаете, что сегодня Рождество? У нас это самое занятое время года!» Элис натянула перчатки и застегнула горло парки.

Ну и ладно. Она утешала себя мыслью, что сегодня вечером, после чая, они будут наряжать елку. Искусственную, но выглядит она ничуть не хуже настоящей, зато без дурацких иголок по всему ковру и неудобств с утилизацией после праздников. Они всегда украшали елку вместе, и Элис любила делить эту Рождественскую традицию с сыном. Когда Мэтти был маленьким, Элис ждала, пока он отправится в кроватку, и перевешивала украшения в более равномерном порядке. Он вешал их лишь туда, докуда мог дотянуться, но теперь вырос выше Элис и сам надевал на верхушку звезду.

Матч закончился со счетом ноль – ноль. Мэтти забил единственный гол, но его не засчитал судья, который преподавал в школе принимающей команды. Мэтти по-прежнему сердился на ужасную, по его мнению, несправедливость, когда забросил на заднее сиденье спортивную сумку и хлопнул дверью машины. Элис не знала, справедливым ли было решение судьи, но была абсолютно уверена, что желтая карточка, которую он показал ее сыну после длительного и агрессивного протеста, была назначена совершенно справедливо. Она заметила, что некоторые родители тайком на нее поглядывали, и почувствовала, как краснеют щеки. Мужчина, стоявший рядом с ней, отец одного из мальчиков, игравших в команде с Мэтти, обескураженно покачал головой.

– Чертов судья, похоже, совсем ослеп! Ваш мальчик забил нормальный гол.

Элис была до нелепости благодарна ему за поддержку.

Мэтти плюхнулся рядом с ней на пассажирское сиденье с мрачным видом. Но сегодня она не хотела с ним ругаться.

– Чертов судья, похоже, совсем ослеп! – повторила она.

Мэтти очень редко слышал, чтобы она ругалась, и прекрасно знал, что она почти ничего не понимает в правилах футбола. Ухмылка, которую он пытался сдержать с подростковой гордостью, наконец прорвалась наружу, и шторм утих.

– Может, поедим на полдник рыбу с картошкой?

Элис пристегнула ремень безопасности и повернула ключ зажигания.

– Конечно.

14

Маша

Мне кажется блаженством умереть,
Забыть свои страданья и обиды…[4]

Светлой памяти Мэри, обожаемой дочери Мод и Фрэнсиса

Она наконец избавлена от боли и мирно спит среди ангелов

Я часто задумываюсь о малютке Мэри. И надеюсь, что, наконец избавившись от боли, она занимается чем-то поувлекательнее мирного сна среди ангелов. Мне нравится думать, что она танцует, или скачет на батуте, или катается с ангелами на пони. Ее могила – одна из многих, которые я посещаю регулярно, на надгробном камне вырезаны лилии, и сегодня он сияет в серебряном солнечном свете последнего дня уходящего года. Сама могила украшена белой мраморной фигурой спящего ребенка, за которым наблюдают два ангела. Каждый нежный завиток на ее головке любовно вырезан из холодного твердого камня, и кажется, их вот-вот колыхнет мягчайший бриз. Сегодня, как обычно, я не могу удержаться и глажу ее спящую голову. Кажется, будто ее может разбудить легчайшее прикосновение – так близка к жизни и так давно мертва.

Разумеется, строки Китса вырваны из контекста. Вообще-то, он размышляет о самоубийстве. В том же самом стихотворении он пишет: «Смерть мне мнится почти легчайшим счастьем на земле».

Я тоже.

С тех пор, как погиб мой любимый мальчик, я думала об этом несколько раз. Не в причудливом и романтическом смысле, описанном Китсом, а просто как о самом практичном варианте. Просто прекратить проживать жизнь, которая мне больше не нужна. Я никогда не хотела детей. Мой сын был незапланированным, а его отец не стал любовью всей моей жизни. Они оба были ошибкой. Но если один утратил свой блеск быстро, как рождественская мишура на Новый Год, то второй зажег неожиданную искру страха и наслаждения. Я боялась нашей встречи. Но беспокоилась напрасно. Мой страх, словно песчинка в раковине, превратился в любовь, чистую и идеальную, как жемчужина, едва я увидела его сморщенное личико. Он был ангелом, и я назвала его Габриель. Но я не родилась заново и не превратилась за одну ночь в идеальную няню. Я не собиралась «остепениться», жить размеренной жизнью и по-прежнему не слишком любила детей, но этот крошеный мальчик стал моей жизнью. Я неистово полюбила его, компенсируя то, что недостаточно сильно обрадовалась ему сначала.

Его смерть стала моим апокалипсисом.