Мудрость Салли

Но, похоже, в наши дни люди не собираются раскаиваться в собственных грехах и не проявляют к священным стенам ни малейшего уважения. Папа явно перестарался с нарядом. Рваные джинсы с низкой посадкой, футболки, кроссовки и кепки, очевидно, теперь считаются нарядом «на выход». Одна девушка попыталась одеться более формально, но эффект от дешевых коричневых юбки и пиджака несколько портит то, что юбка на несколько размеров мала, а золотое колье на ее шее словно кричит: «Сучка».

Свидетель со стороны обвинителя и его родителей сидит в другом конце вестибюля, на скамейке возле автомата с напитками. С ними еще какая-то женщина, я подозреваю – солиситор от Службы уголовного преследования. Лет тридцати пяти, в темно-синем костюме и с жемчужными сережками. Темные блестящие волосы уложены в безупречный, серьезный хвост. Она бросила на нас несколько любопытных взглядов и теперь оживленно беседует с клиентом и его крикливым папашей. Что-то в этом парне меня тревожит. Неприятные ассоциации, но какие именно, я понять не могу, потому что не вижу лица, почти полностью скрытого под капюшоном.

Адвоката папе порекомендовал приятель из боулинг-клуба, Эрик, который выступает сегодня в качестве свидетеля защиты. Эрик надел синие брюки, темный спортивный пиджак, безупречно белую рубашку и со вкусом подобранный галстук. Его бодрое круглое лицо гладко выбрито, и он пахнет бальзамом для бритья и зубной пастой. Он изо всех сил старается отвлечь папу подробным отчетом о вчерашнем заседании комитета боулинг-клуба. Мамина рука летает вверх-вниз, проверяя, на месте ли парик, а губы бесшумно двигаются – она пытается сосредоточиться и посчитать людей в вестибюле. Папиного адвоката зовут Джастин Кейс, и выглядит он лет на двенадцать.

Когда нас наконец приглашают в зал, я бросаю взгляд в стан врага. Парень встает со скамейки, и я понимаю, что это главарь – хулиган и убийца уток. Папа с адвокатом заходят внутрь, за ними следует солиситор, а потом мы с мамой. Свидетели, Эрик и парень (которого по-прежнему громко наставляет перед речью отец) занимают места в коридоре, где они должны будут дождаться вызова для дачи показаний. На прощание Эрик посылает папе красноречивый взгляд уверенного и хладнокровного мужчины, который выполнял гражданский долг и воевал в Египте, пока остальные ходили в пеленках.

Парень дерзко ухмыляется, когда мы проходим мимо, и я сдерживаю желание его пнуть. С большим трудом. Мама парня проскакивает в зал и садится как можно дальше от нас. Худая и костлявая, а ее кожа из-за избытка солнца и сигарет напоминает дерматин. Она выглядит усталой и опустошенной, словно из нее высосали всю жизнь. Взгляд мечется между залом и входной дверью, рука нервно теребит молнию на сумке. Не могу понять, дожидается ли она появления судей или хочет сбежать. Я бы ее винить не стала. Похоже, когда-то она была красавицей, но сомневаюсь, что ей об этом говорили. Мы мельком встречаемся взглядами, это застает ее врасплох и она быстро отводит глаза. Ей нельзя не посочувствовать.

Папа очень элегантно смотрится в костюме, но, возможно, впервые в жизни я смотрю на него глазами незнакомца: пожилой мужчина, активный и прямой, с ярко-голубыми глазами, но слабеющий физически, уставший от боли в суставах и доверяющий очкам в проволочной оправе. У меня чувство, будто я спустя много лет вернулась на любимый в детстве курорт и обнаружила, что все вокруг меньше и чуть более ветхое, чем я помню. И впервые мне страшно. Страшно, что этого гордого, порядочного, трудолюбивого, честного (и порой, честно говоря, беспокойного) человека подведет закон, по которому он жил всю жизнь и который должен его защищать.

Секретарь суда объявляет о приходе судей, две женщины и мужчина занимают свои места на скамейке. Председательница сидит в середине и с важным видом осматривает зал. Ее взгляд задерживается на мне чуть дольше, чем нужно, но этого достаточно, чтобы я поняла: все будет хорошо.

60

Миссис Розамунде Льюис и ее коллегам на скамье понадобилось всего десять минут, чтобы вынести вердикт «невиновен». Папин адвокат оказался настоящим откровением. Возможно, он выглядит на двенадцать лет, зато у него глубокий, низкий голос и уверенность ведущего театрального актера. Он с дерзким видом прошелся по залу, приковав всеобщее внимание, и принял показания у свидетелей, как режиссер оркестра, направляющий солистов. Настоящий виртуоз. Для папы давать показания было легко. Он не смог бы соврать, даже если бы его попросили. Солиситор изо всех сил старалась его разоблачить, но ее попытки были бесплодны, потому что отец говорил только правду. Эрик проговорил свою партию внятно и вежливо, с добродушным обаянием, которое немного сбило ее с толку. А вот у главаря вышло не слишком достоверное описание событий, его воспоминания расплывались и меркли, словно рисунки на «Волшебном экране»[10].