Мудрый король

Охранники Октавиана ощетинились копьями. Но здесь не турнир, и всадник без копья, но со щитом и мечом имеет несомненное преимущество. Слишком поздно поняли это папские воины. Один из них летел на Гарта, рассчитывая поразить его одним ударом, но Гарт ловко отвел острие копья щитом и на всем скаку рубанул всадника наискось. Кольчуга не выдержала, рассыпались кольца; лезвие меча развалило тело, словно то был всего лишь кусок сыра. Всадник свалился с седла, Гарт помчался дальше… но рубить больше было некого. Рутьеры уложили всех до единого, и теперь, спешившись, ловили коней и шарили по карманам убитых, заодно раздевая их и забирая себе все, что могло пригодиться. Такие были времена, и таков был закон войны. Так не брезговали поступать даже рыцари из благородных семейств.

Все было кончено в одно мгновение. Оставалось самое главное – Октавиан. Бледный, дрожа от страха, он безумными глазами глядел на поле битвы и вопил, выставив впереди себя распятие:

– Безбожники! Нечестивцы! Как смели вы напасть на посланника самого папы римского, наместника Господа на земле!

К нему подошел Андре де Бланфор, приставил острие меча к горлу:

– А ну, святоша, выворачивай карманы, да поживее! Посмотрим, что у тебя там.

Октавиан выпучил глаза, замахал распятием:

– Проклинаю! Отлучаю от Церкви! Анафеме предаю всех вас как вероотступников, пособников дьявола!

Бильжо подошел, вырвал у него из рук распятие и наотмашь ударил им легата по лицу. У того из носа показалась струйка крови. Его тут же раздели почти донага, а чтобы не сотрясал воздух проклятиями, заткнули тряпкой рот.

Герен выбрал дерево – сухое, нетолстое, как раз то, что надо. Схватил легата, подвел к этому дереву, поставил спиной. Тотчас сзади его руки опутали крепкой веревкой. Потом кинулись собирать дрова. Их много было тут: засохшие и упавшие стволы деревьев, кустарник, разбросанные повсюду ветки, сучья. Все это принесли и сложили у ног Октавиана – аккуратно, как положено. И тут только он догадался, какая участь его ждет. Заметался, завертел головой, мычать начал, глаза не успевали перебегать с одного лица на другое. Они кричали, умоляли, просили о пощаде…

Гарт подошел к нему, вынул кляп изо рта.

– Я посланец папы! Я кардинал! Моя особа священна! – завопил легат, выпучив глаза.

– Вот и отлично! Посмотрим, так ли хорошо горят кардиналы, как те, которых они отправляют на костер, – холодно ответил ему Герен.

– Я откуплюсь! – заверещал Октавиан. – Я дам вам денег, много золота! Вы будете безбедно жить… Я отпущу все ваши грехи! Клянусь ликом Спасителя, отпущу! Только не делайте того, что удумали! Да и за что? Почему? Что я вам сделал? Ведь я христианин, папский посол! А вы же не мусульмане! Что вы задумали? Зачем? Почему? Я не желаю!..

– Хочешь спасти свою душу? – спросил Гарт, холодно глядя ему в глаза.

– Хочу спасти свою душу и тело тоже!

– Тогда говори, кто выдал тебе катаров, которых ты сжег в Труа?

– Это была женщина! Это все она! Я и не собирался туда. А приговорил их к сожжению епископ. Я отговаривал его, умолял простить, но он не слушал меня. Клянусь, я не виноват, это все он, епископ!

– Как звали ту женщину?

– Изабелла… де Вермандуа. Она приехала из Фландрии. Это она сказала о еретиках, указала на одну по имени Бьянка. Мы хотели заставить ее отречься, вернуться в стадо Христово… Но она не пожелала.

– Ты лжешь, легат! Ты помчался в Труа, чтобы сжечь еретичку, а с нею и остальных. Епископ никогда не устраивал у себя в городе костров. Это ты уговорил его.

– Нет! Ложь! Я не хотел! Это не я… не я!..

Подошел Бильжо с горящим факелом, сунул его в кучу хвороста, где тоньше он был и суше. И тотчас пламя заплясало, обняло другие сучья и с гулом поползло кверху, словно дождалось наконец своего часа. Увидев в недоумении голые ноги легата, оно задумалось на мгновение, размышляя, что за пищу ему дали, потом дружно вскинулось и обняло эти ноги, ползя все выше, до края туники. Но вот и она вспыхнула, занялась лиловыми язычками со всех сторон.

Легат закричал, стал сыпать проклятиями, потом умолял простить его и спасти, пока еще не поздно… Но ни один человек не двинулся с места. И в последний раз, когда уже весь пылал, страшно крича, услышал легат Октавиан слова, обращенные к нему:

– Будь проклят, мерзавец!

Герен прибавил:

– В геенне огненной дьявол добавит ему жару. А в рай без отпущения грехов его душа не попадет.

Октавиан хотел что-то крикнуть в ответ, но не успел… Подбросили партию хвороста, и пламя поднялось выше его головы.

Все отошли: жар был нестерпимым. В этот момент лопнули веревки, и тело рухнуло туда, где в полную силу бушевал огонь…

Еще немного постояли, ожидая, когда прогорят дрова, потом залили кострище водой из болота: лес стоял рядом, шутить с огнем не следовало.

И, дружно вскочив на лошадей, маленькое войско помчалось вниз по Соне – через Шалон, Лион, Вьенн – в графство Тулузское. Дабы не напугать мирных катаров, решили объехать графство по северной, неровной границе с востока на запад. Добравшись до Кагора, резко повернули и помчались на юг. На пути – Монтабан, дальше – Тулуза.