Мудрый король

Бесстыдное бичевание простого люда, издевательства над ним продолжались. Например, заговорили о том, что лучники – просто трусы, потому что предпочитают воевать с дальнего расстояния. Вообще пехота, городское ополчение – всего лишь сборище остолопов, ничего не стоящая часть войска. Если они мешают проехать рыцарям, те попросту устремляются по их телам, хохоча и не придавая значения крикам о помощи. Кто-то из присутствующих добавил еще, завершая картину:

– А бывает, что дворянин путается со всяком сбродом и превращается в простолюдина. Такому руку противно подать, ибо все, кто соприкасается с чернью, становятся грязными, низшими существами, которых попросту хочется убить.

– И все же здесь что-то не так, – сказал один из придворных. – Все мы испытываем к этим людям из простонародья безграничную ненависть. Но это было бы понятно, будь перед нами мусульманин, существо неверное и грязное, которое надо безжалостно убивать. Однажды, когда мы были на Востоке, мой друг сообщил, что собственноручно зарезал пятьдесят сарацинок, уничтожив этим самым полтысячи магометан. Когда я спросил его, где он нашел эти пять сотен, он ответил, что они мирно спали себе в животах их матерей. Каждая их самка по плодовитости не уступает обыкновенной крысе. Через год на свет появятся пятьдесят маленьких тюрбанов, сыновей Аллаха; на следующий год – еще столько же. И так будет продолжаться, пока их самкам не вспороть живот. А если этого не сделать? Сколько народится воинов-мусульман черед десять, двадцать лет? Около тысячи! А через тридцать? Вдвое больше! И вся эта орда ринется избивать христиан! Быть может, среди убитых окажутся и наши сыновья. И это только пятьдесят самок! Но их десятки, сотни тысяч, и всех их надо беспощадно уничтожать! Иначе не быть христианству. Все кругом затопят голодные, грязные мусульманские орды!

Раздались дружные аплодисменты. Но рассказчик еще не кончил:

– Но наша чернь – той же веры, что и мы все. Такие же христиане. Вся разница в том, что один ест с золотого подноса, а другой – с деревянного; один ходит по персидским и фламандским коврам, другой – по земле.

– Ах, давайте послушаем Бертрана, – воскликнула тут одна из дам, – лучше него никто не скажет, какова чернь.

Трубадур Бертран де Борн, как известно, не скрывал своей ненависти к третьему сословию. Войдя в середину круга с лирой в руках, он уселся на кочке и запел хорошо известную всем сирвенту:

Мужики, что злы и грубы, на дворянство точат зубы,
Только нищими мне любы!
Любо видеть мне народ голодающим, раздетым,
Страждущим, не обогретым!
Пусть мне милая солжет, ежели солгал я в этом.

Нрав свиньи мужик имеет, жить пристойно не умеет,
Если же разбогатеет, то безумствовать начнет.
Чтоб вилланы не жирели, чтоб лишения терпели,
Надобно из года в год всех держать их в черном теле.

Люд нахальный, нерадивый, подлый, скаредный и лживый,
Вероломный и кичливый!
Кто грехи его сочтет?
Он Адаму подражает,
Пусть Господь их покарает![40]

Едва послышались рукоплескания, к Изабелле, никем не замеченный, подошел молоденький паж, которого она часто видела во дворце.

– Мадам, это вам, – сказал он ей, с поклоном вручая записку.

– Мне? – удивилась Изабелла, разворачивая трубочку пергамента. – Но от кого?

– Меня прислал с этим письмом епископ города Нуайона, где находится сейчас мой господин, – ответил паж и, вновь поклонившись, удалился.

Послание гласило, что епископ приглашает Изабеллу де Вермандуа к себе во дворец по поводу ее приданого, которое хочет прибрать к рукам ее супруг, не имея на то, с точки зрения Церкви, никаких прав. Он, епископ, хочет восстановить справедливость в этом вопросе, который не терпит отлагательства.

– Слава богу, хоть один в целом свете проявляет заботу обо мне, – заметно повеселев, произнесла Изабелла. – Да, но, хоть это совсем рядом, как же я поеду одна? Дороги кишат разбойниками.

Она снова углубилась в чтение письма. Там было приписано, что путь недалекий, всего несколько лье, тем не менее ей выделена охрана из десяти всадников, которые ожидают ее у северных ворот города.

Не раздумывая ни минуты, Изабелла направилась к конюшням, выбрала лошадь и вскоре уже была у ворот. Там ее действительно ожидали всадники – молчаливые, вооруженные. Подъехав к ним, она спросила, те ли это самые, о которых сказано в письме. Ей ответили, что они присланы епископом Нуайона с целью сопровождать графиню к его преосвященству. Кивнув, Изабелла тронула лошадь. Всадники окружили ее, и отряд помчался по дороге, ведущей в Нуайон.