Муха, или Шведский брак по-русски

— Катька, не делай из Тимохи Жордану Бруну, это ж муж твой! — буквально взвизгнул Федька-гармонист.

— Окстись, Катерина! — закричал кто-то в толпе.

— Пожалей, пожалей его! — раздались голоса — и мужские, и женские.

И вдруг отчётливо из толпы прозвучало совершенно другое:

— Так им и надо! Им ещё и мало будет!

Все в толпе как-то разом замолчали и повернули головы. Это сказала маленькая женщина с тонкими злыми губами.

— Кому это «им»? — громко и чётко раздался в тишине возмущённый зычный голос Василия. — Где Вы видите «их»? Там стоит только один.

— Нет! — ответила женщина со злыми тонкими губами. — Там их стоят миллионы.

И тут толпу словно прорвало. Кто-то возмущённо стал кричать на эту злую женщину, а кто-то, наоборот, защищать. Галдёж стоял жуткий, как во время кормёжки на птицефабрике. И этот кудахтающий курятник вдруг как бы разделился на два противоборствующих лагеря. И вот что примечательно: если все мужчины находились только в одном лагере слева, то женщины размахивали руками и слева, и справа.

Но что это? Что это такое послышалось? Галдёж стал вдруг стихать, а лица снова поворачиваться к центру площади.

Там внушительная тётка уже давно бросила факел вниз, себе под ноги, и теперь, опустив голову, громко, тяжело рыдала, сотрясаясь всем туловищем. И была это уже никакая не внушительная тётка — это навзрыд плакала очень несчастная женщина.

- Катенька, не плачь, — говорил ей обмотанный щупленький Тимофей. — Лучше подвесь меня вниз головой, только не плачь, я этого не вынесу.

И тут снова раздался над площадью зычный, командирский голос Василия:

— Тимофей! Чего стоишь? Веди женщину домой!

Рыдающая женщина и обмотанный мужик повернулись ко всем спиной и медленно пошли прочь. Рядышком — большая и маленький.

Притихший народ потихоньку стал расходиться. Вася с Петей молча стояли, почёсывали то носы, то затылки. Две взволнованные селянки, проходя мимо, одарили их явно недружественными, априори осуждающими взглядами.

— А на нас-то вы что уставились?! — вдруг разом гаркнули на них Вася с Петей.

Вскоре они остались на площади одни.

— Теперь я вижу, ты настоящий командир, — с уважением сказал Петя. — Признаю: ты старший сержант, а я рядовой.

Василий усмехнулся:

— Только вот старший сержант Штопоров никак не может понять: почему не верёвками, не тряпками и даже не старыми чулками, а именно липучкой для мух? Почему, рядовой Ситников?

Петя тоже не нашёл внятного объяснения:

— Не знаю, что и подумать, товарищ старший сержант. Уму непостижимо!

Вечером, в спальне, Валя расчёсывалась перед зеркалом, а Петя, обнажённый, уже лежал в постели под одеялом. Ждал.

— Петь!

— А?

— Чего там сегодня на площади случилось, не слыхал?

— Не-а. А что?

— Да, говорят, Катька Куроедова своего Тимоху, голого, липучками для мух обмотала и по площади гоняла. Чтоб с Дуськой-продавщицей не путался.

— Вот зараза!

— Кто?

— Да Дуська, кто! Зачем мужика дразнила?

— Ничего она его не дразнила. Тут ещё разобраться надо, кто кого дразнил.

— Да ну их! Иди сюда, моя принцесса.

Обнажённый Петька без всякого там «Якова» приоткрыл одеяло. Валентина юркнула к нему подмышку. Петя блаженно закрыл глаза. Погладил Валентину. Она его под одеялом тоже. И вдруг тихонько засмеялась.

— Ты чего? — спросил Петька, не открывая глаз.

— Липучками! Для мух! Ой, не могу! Ха-ха-ха!..

Петька тоже, не открывая глаз, затрясся:

— Хо-хо-хо!

— Другое применение им нашла! — со смеху колыхалась под одеялом Валентина. — Хоть в телепередачу про умелые руки посылай. А то такую фигню нам советуют.

— Какую? — открыл глаза Петька.

— Да вот недавно… Показывали, как сделать шлёпанцы из пластиковых бутылок. Ну не уроды? Мы что тут, последние босяки?

Петька снова заколыхался в смехе:

— Хо-хо-хо! Это горлышками вперёд, что ли?

— Нет, — ответила ему Валентина, — горлышки там как раз отрезали.

Вдруг перестала колыхаться от смеха:

— Ты смотри, Пётр. Смех смехом, а Катерину мне очень жалко. Несчастная она. Я такой несчастной быть не хочу. Если вдруг что про тебя узнаю, то очень быстро придумаю, куда тебе эти горлышки с крышечками накрутить! А потом такую клизму тебе поставлю! Для мухи такое наводнение устрою!

Петя даже обиделся:

— Для какой мухи, дура-баба? И клизма здесь при чём?

— Вот тогда и объясню.

Петя недоумённо и обиженно засопел, демонстративно повернулся на бок к стенке.

— Эй, — ткнула его пальцем Валентина. — Эй! В дармоеды решил записаться?

Петя не отвечал.

— Ладно, — сказала Валентина. — Посмотрим.

И выключила свет. Петька тут же развернулся и коршуном набросился на неё.

Днём Петя сидел за столиком во дворе, под яблоней, и чинил старенький транзисторный приёмник тётки Нюрки — приделывал антенну.

— О-хо-хо, — горестно вздохнула тёща, отдыхавшая на крыльце на своей табуреточке. Она как бы изучающее смотрела на ничего не подозревающего Петю.

— Чего это Вы, мама, — спросил Петька.

— Чего только не бывает на свете, — ответила она. — А всё потому, что чужая душа — потёмки. Не мне бы тебе рассказывать и не тебе бы меня слушать, но придётся мне поведать тебе одну историю.