Муха с капризами

С того времени, когда на нашем дворе появился Пипуш, и речи быть не могло о том, чтобы после обеда сладко подремать на солнышке. Все наши мохнатые и пернатые друзья, привыкшие считать себя полными хозяевами на дворе, теперь всячески старались убежать от этого прожорливого надоеды.

Это и развратило Пипуша. Когда попытались умерить наглость вороненка, было уже поздно. Ибо Пипуш рос и мужал не по дням, а по часам. Вскоре он уже умел в случае необходимости вскочить на высокий забор или на крышу сарая. И ищи ветра в поле!..

Однажды Имка, кошка, попробовала разделаться с вороном всерьез. Она прыгнула вслед за ним на забор и двинулась к Пипушу с таким выражением, что я подумал: конец нашему ворону! Куда там! Пипуш вскочил кошке на спину и так отколотил ее своим клювом, что бедняжка с плачем убежала от него.

Да, Пипуш, потеряв красивые желтые усы и научившись есть с земли, почувствовал свою силу и уже никого не боялся. Что я говорю - не боялся! После битвы с Имкой началось самодержавное правление Пипуша на нашем дворе.

До того как в нашем доме появился ворон, животные строго соблюдали кодекс дворового права и жили между собой в примерном согласии. Куры не таскали корм из собачьих мисок, утки не обижали кур, собаки тоже уважали чужую собственность; Имка жила с собаками в ладу и спала с ними в одной конуре, а гусыня Малгося ухаживала за котятами, как родная мать. Никто никого не угнетал, и все жили в дружбе и согласии.

Конечно, и в дворовом мире бывали иногда мелкие недоразумения, а порой даже и довольно крупные разговоры. Не раз приходилось прибегать к помощи шланга с водой или даже выбивалки, чтобы привести в себя распетушившихся жителей. Однако я должен подчеркнуть, что виновником всех недоразумений почти всегда была мелкота: какие-нибудь сопливые щенята или котята, у которых в голове ветер и которые еще не успели изучить законов нашего двора.

Неприятности с Пипушем начались, наоборот, как только он вырос. Он, повзрослев, пришел к убеждению, что на дворе творятся одни безобразия и дальше так продолжаться не может. Решил навести на дворе настоящий порядок. И не мешкая принялся за работу.

2

Должен вам сказать, что я в жизни знал многих животных. Были среди них умные, очень умные, но такой мудрой бестии, как Пипуш, я никогда не встречал.

Пипуш умел целыми часами просиживать где-нибудь на возвышении и размышлять. Жмурил то один, то дру гой глаз, кивал головой. Смотрел на все вокруг так равнодушно, словно его ничто не интересует. Лишь всесто ронне обдумав свой замысел, он начинал действовать. И выполнял он свои планы с таким упорством, что сопротивление было невозможно. Что решено - то решено!

Удивляться ли тому, что Пипуш зажал в кулак весь двор? Ведь он и в доме делал все, что хотел. На меня, на Катерину, на Крисю смотрел свысока и ни капельки с нами не считался.

Впрочем, меня он никогда не наказывал. Не клевал. А почему? Да потому, что он - единственный из всех животных! - догадался, что главное лицо в доме не Катерина, а все-таки я, и решил со мной не ссориться. Но Крисе и даже Катерине от него доставалось на орехи, если они осмеливались противоречить. Причем возмездие наступало не сразу. Пипуш брал провинность на заметку и ожидал подходящего случая. Решив, что время настало, клевал преступницу в ногу или в руку. И смотрел ей в глаза: "Говорил я тебе, чтобы ты со мной не спорила?" А потом старался побыстрее удрать, чтобы не получить по голове скалкой или тряпкой.

Ну конечно, и ему попадало за такие выходки. Но это не действовало. Он удирал на забор или на крышу, чистил перья, вытирал клюв, и по глазам было видно, что он презирает людскую злобу...

"Ну и что ж, попало так попало, - бормотал он. - Но уж я тебе дал так дал! Долго, дорогая, будешь помнить, как со мной связываться!"

И меня Пипуш, конечно, тоже воспитывал. Еще как! Я курил трубку. Такую, знаете, короткую английскую трубку. Покурив, клал ее всегда в пепельницу. Пипуш пришел к убеждению, что это никуда не годится. Моя трубка должна лежать на печке в гостиной - кончено!

Стоило только мне оставить трубку в пепельнице, Пипуш мгновенно хватал ее клювом и тащил на печку. Он клал трубку всегда в одно и то же место, на карниз. Возвращался. Усаживался передо мной и смотрел на меня с укором:

"Когда я только приучу тебя к порядку? Неужели не будешь класть свою трубку, куда следует? Ай-ай-ай!"

Как-то Пипуш сидел на столе, дожидаясь того счастливого момента, когда можно будет стащить у меня трубку. Смотрю я на него и думаю, что неплохо бы над ним подшутить. Беру трубку в руку, встаю. Пипуш следит за мной одним глазом. Я иду к печке. Пипуш уже там. Я положил трубку туда, куда ее клал ворон, и вернулся. Пипуш ошалел от радости! Он пищал, махал крыльями, переступал с ноги на ногу, что у него было признаком величайшего ликования. Потом спорхнул с печки, уселся мне на плечо и своим твердым носиком начал осторожно врыться в моих волосах. Это была у него самая большая ласка.

"Умница! Наконец-то ты понял! Молодец! Всегда меня слушайся!"-ворковал он мне на ухо.