Муха в розовом алмазе

Баламут пришел первым. Усевшись напротив Баклажана, внимательно оглядел его, и с завистью спросил:

- Судя по всему только что из задницы?

- Еще какой... - неожиданно для себя ответил Иннокентий Александрович на манер Чернова.

Баламут ухмыльнулся.

- Когда в следующую?

- Коготок уже увяз... - ответил Иннокентий Александрович, пытаясь изгнать из себя настырного Чернова.

- Детали?

- Бельмондо придет, расскажу.

- Вон, идет уже, наливай. Что там у тебя в дипломате? - спросил Баламут, зная, что Чернов (даже в моменты своего миллионерства) весьма неодобрительно относится к ужасающе высоким ресторанным наценкам на спиртное и потому по мере возможности приносит выпивку с собой.

- Ничего... Я не пью, - с трудом преодолел Баклажан распоясавшегося Черного.

Баламут в изумлении раскрыл рот. "Шутишь!?" - хотел сказать. Но не успел. Баклажан отрезал:

- Не пью совсем. С Борисом Ивановичем выпьешь.

Бельмондо подошел к столику (стоявшему на улице, на зеленом пластиковом ковре, основательно запятнанном отработанной жевательной резинкой), обнялся с вскочившим Баламутом, затем хотел расцеловаться и с Черным, но тот, едва привстав, отменил объятия протянутой рукой.

Коля усадил озадачившегося друга, уселся сам и, с поддельной брезгливостью кивнув на оппонента, изрек, что Черный заболел здоровьем и теперь не пьет, не курит и с девочками не е... Борис, покачивая головой, посмотрел на "больного". Затем выпятил нижнюю губу и сказал Николаю:

- Случай клинический. Но глаза мне нравятся, нашенские. Давай, выслушаем его?

- Давай, - сказал Баламут и заказал пива.

Подождав, пока они утолят жажду, Баклажан передал Бельмондо синюю коробочку с розовым алмазом (одним из восьми, им позаимствованных у Синичкиной).

Борис раскрыл ее под столом (почувствовал - содержимое не для чужих глаз) и застыл.

Николай невозмутимо попивал пиво. Баклажан старался не смотреть на затоптанный презерватив, выглядывавший из-под коврика. По Арбату шли люди. У Вахтанговского театра орали Высоцкого под дикую гитару: "Ты ж знаешь, Зин, я не пью один".

- М да... - наконец, протянул Бельмондо не в силах оторвать глаз от алмаза. - Имея одну такую стекляшку, ни в одну задницу не надо лезть. Сиди и любуйся...

Баклажан поднял глаза. Они были колючими.

- Эта стекляшка, как вы изволили выразиться, наделяет человека будущим, - сказал он, тщательно выговаривая слова. Сказал и принялся изучать свои ухоженные ногти.

Борис протянул коробочку Баламуту. Тот, с видимым сожалением отставив пиво, принял ее, открыл под столом и... замер. На секунду, не больше.

Ему захотелось спрятать алмаз в карман. И никогда с ним не расставаться. "С ним можно жить по-другому. Ничего не хотеть и получать всё. Всех любить. Влиться во всё. К нему можно стремиться".

Стало неловко. Подумал: "Они видят мои глаза. Детские. Надо отшутиться". И выдал:

- Опера де Бирса. Дивертисмент. Сюита для шампанского с ананасом.

Бельмондо похлопал в ладоши. Хорошо, мол, сказал. А Баламут не стал принимать аплодисментов к сведению, он уставился в непроницаемое лицо Баклажана и серьезно спросил:

- Я так думаю, Черный, демонстрация этого чуда природы не что иное, как предисловие к некоему солидному предложению?

- Совершенно верно, - ответил Баклажан и, спокойно попросив называть его Иннокентием Александровичем, обстоятельно рассказал о плутониевой бомбе, "Хрупкой Вечности" и необходимости скорейшего открытия ее филиалов в Нью-Йорке и Токио. В середине своего повествования спрятал в карман коробочку, придвинутую Баламутом. Нехотя придвинутую.

- Хорошо, я согласен, - прищурил глаза Бельмондо, лишь только так называемый Иннокентий Александрович закончил говорить и вновь принялся рассматривать ногти. - Но прежде ты, Евгений Казанова, в девичестве Калиостро, должен будешь показать мне справку из психиатрического диспансера. С круглой печатью и подписью главврача.

- Да ладно тебе, - махнул Баламут рукой. - Показывал же он тебе алмаз. Ты, что, не почувствовал, что эта стекляшка очень даже запросто может с любого крышу стащить?

- Почувствовал... Что сожрал он меня вместе с потрохами, - убрав с лица саркастическую усмешку, признался Бельмондо. - Можно один вопросик Иннокентий Александрович?

Псевдобаклажан кивнул.

- Чем это ваши бомбы, уважаемый Иисус Христос Второй, будут отличаться от тех, которые тысячами хранятся на военных складах или оконечивают тысячи стратегических ракет?

- Наши бомбы будут на виду! - полыхнул глазами жрец бомбы. - Каждый житель земли - женщина, мужчина, ребенок - сможет увидеть и проникнуться их организующей силой. Атомные бомбы существуют на Земле уже более пятидесяти лет, но их прячут от людей и люди не могут проникнуться их силой и убедительностью. Ими хвастаются, ими грозят, но для людей они есть Дьявол или Бог, которых никто не видел, и напрямую от которых никто никогда не страдал и не возвеличивался.