Мухомор и грач

А соболята росли медленно. Они лишь покрывались чёрным мягким пушком, двигались мало и всё время лежали под боком у Мурки.

Затем открылись у них глаза, чёрные-пречёрные и блестящие, как ягоды черёмухи, омытые дождём. И стали зверьки похожи на смешных маленьких медвежат: рыльца тупые, уши коротенькие, круглые, глаза любопытные, добрые.

Тётя Нина стала подкармливать соболят тёртым мясом. А Мурзик в такие минуты прыгал вокруг и всё норовил вырвать у них вкусную еду.

Пришлось отсадить его от соболят. И, когда Валя пришла однажды, ей отдали котёнка.

Принесла Валя Мурзика домой. Был он очень забавным, когда она подвязывала ему на шею голубую ленточку с бантом. Мурзик всё хотел сбросить ленту: катался клубком по полу, махал лапами и сердито урчал.

Месяц назад Валя радовалась котёнку, а теперь её всё чаще и чаще тянуло на ферму, где Мурка выкармливала соболят.

Однажды она увидела кошку уже не в гнезде, а на широкой сетке возле гнезда, где недавно резвился Мурзик. Белая, с пестринами, она была видна издали, как лист бумаги. А возле неё ползали тёмно-коричневые соболята, забирались к ней на спину, тыкались рыльцами в живот, сосали молоко.

Зазеленели кругом деревья, засвистели в небе резвые стрижи. Соболята подросли, стали они драться между собой, реже тянулись к Мурке.

— Что ж, — сказала тётя Нина Вале, — Мурка спасла нам соболят, теперь они и без неё обойдутся. Возьми её домой.

Валя взяла Мурку и понесла её через ручей, в гору, к себе домой. А кошка жалобно мяукала всю дорогу, вырываясь из Валиных рук и всё оборачиваясь в ту сторону, где осталась ферма.

Дома Мурка поиграла с Мурзиком. Она принесла ему живого мышонка и терпеливо наблюдала, как он ловил его и таскал в зубах по избе. А вечером пропала. Не было её и ночью, не вернулась она и на другой день.

Мурзик скучал по матери и не хотел играть с. девочкой. А девочка не нашла кошки в деревне и, по совету матери, отправилась на ферму.

Она разыскала домик, в котором жили знакомые ей соболята, подняла крышку и увидела Мурку: она лежала, свернувшись в комочек, а возле неё спали соболята.

— Умная у тебя кошка, — сказала тётя Нина. — Под забором дыру сделала и клетку свою нашла. Прихожу я сюда рано утром, а она уже сидит на крыше, держит в лапах мышонка и жалобно мяучит. И соболята скулят. Пришлось пустить её к ним. Придётся тебе снова нести её домой.

Три раза Валя уносила кошку домой, и три раза убегала Мурка по ночам к своим соболятам, приносила им то мышку, то птичку.

Тётя Нина не знала, что и придумать, как отучить Мурку от гнезда. А потом решила переселить соболят совсем в другой угол фермы, далеко от старого места.

Мурка пришла ещё раз, побегала-побегала, не нашла соболят и вернулась к своему Мурзику.

Но к этому времени он уже научился без неё жить: сам молоко лакал из блюдца, и мясо ел, и даже за мышами начал охотиться.

Всё стало на место в доме над ручьём, где жила Валя с мамой и Мурзик с Муркой. Девочке полюбились соболята, и всё лето бегала она на ферму — помогала тёте Нине кормить зверей.

А когда опять пошла в школу, сказала маме:

— Вот выучусь и пойду на ферму. Буду такая, как тётя Нина. А может, создадут и у нас в колхозе свою ферму.

Мухомор и грач

Летом жил я в деревне. У своей дальней родственницы, у Веры.

У неё был маленький сын Васька, рыжий, вихрастый, конопатый. От загара лицо у него сделалось красное и веснушки вроде бы выцвели. И прозвал я его Мухомором.

Мать виделась с ним редко: она работала дояркой на ферме и от зари до зари возилась с коровами. И Васька весь день оставался на моих руках. Правда, он не дурил, когда матери не было дома, слушался меня и старался не мешать. А забегала она на минутку — покормить нас или убрать в хате, — Мухомор начинал куражиться, характер показывать. А может, хотел, чтобы мать больше уделяла ему внимания. Выставит она, бывало, суп на стол, с грибами или с солониной, отпихнёт он его рукой и скажет:

— Не буду! Картоху давай!

А один раз, когда мать прикрикнула, чтоб суп ел, он поймал муху и будто невзначай сунул её в тарелку:

— Чем кормишь-то? Не видишь, муха на коньках катается в супе!

Конечно, суп — в помойку, Ваське — ложкой по лбу. А он сидит ухмыляется и уплетает жареную картошку, потом пьёт чай с баранкой.

— Ну и дерзкий мальчишка! — скажет Вера в сердцах. — Совсем от рук отбился! Только и надежда, что пойдёт в школу, там и образумится!

Привёз я ему валенки с галошами. Он как надел, так целый день в них и пробегал. Заскочит с улицы, пыль сотрёт с галош, чтоб блестели, и так до вечера… А жарища была такая, что и петуху лишний раз кричать неохота; сидит он под кустом бузины с курами, рот разинул и часто-часто дышит, как лягушка под лопухом в душный полдень.

Вечером стал я Ваську разувать — ни в какую:

— Буду в валенках спать!

— Да ты что, белены объелся? Где это видано: летом, в жару, да в валенках?!

— А украдут? В чём я тогда буду зимой в школу бегать?