Муки науки: ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Однако советская власть пала не в результате революции, она рухнула сама. Одновременно развалился Советский Союз – наследник Российской империи. Все империи когда-то распадаются, но распад Советского Союза был заложен еще при Ленине – созданием национальных республик внутри империи. Ельцин лишь завершил то, что начал Ленин. Завершил (и в этом его огромная заслуга) не по варианту Югославии. Поколение 1990-х выросло в абсолютно новой среде – в условиях демократии и экономического хаоса, быстрого обогащения немногих и обнищания масс, идейной пестроты и кризиса марксистской идеологии.

Ясно, что это поколение отличается исключительным разнобоем во всем. Одни ринулись в бизнес, и деньги стали для них идолом. Другие бросились в политику – в самые разные партии. Третьи восприняли падение советской власти как бедствие, а развал Советского Союза – как геополитическую катастрофу. Четвертые прокляли всех – и левых, и правых – и обвинили во всем инородцев и соседние государства. И так далее. Все это также отражается на общественных и гуманитарных науках – в них идут те же споры, но науки по указанным причинам резко ослабели, и все эти споры стали проходить на полудилетантском уровне. Для этого поколения стали исчезать границы между науками, лженауками, мистикой и религией.

На этой почве Путин и сумел создать свой автократический режим, основанный на тоске значительных масс народа по твердой руке «хозяина», на ностальгии многих по империи. Отсюда необходимость пропаганды соответствующих этим ожиданиям великих дел и побед. В том числе и научных свершений. Однако в этом режиме цели истинные резко расходятся с целями прокламируемыми. В прокламируемых целях – соревнование с Америкой, борьба за первенство в мире. В реальности – гораздо более скромные экономические интересы элиты, сгруппировавшейся вокруг власти и связанной бытом (счета в банках, дети в вузах) с Западом. Науке в этом расписании места нет. США тратят на науку 400 млрд долларов в год, мы – шесть. О каком соревновании может идти речь? Догоним и перегоним…

В таких условиях вырастает путинское поколение. Значительная часть его хочет быть чиновниками, другая все одобряет и готова к лекциям на Селигере, третья – та, которая нацелилась на науку, – уезжает (если обладает достаточными способностями).

Теперь о соотношении идейных установок разных поколений, о разрывах и преемственности.

Говоря об идейных установках и ценностях разных поколений, нельзя забывать одного обстоятельства: ни одно поколение не было единым – в каждом было минимум два совершенно разных слоя (а чаще больше), чуждых друг другу гораздо больше, чем разные поколения. Это и во всем обществе, и в науке. Нет смысла говорить о преемственности между поколениями вообще – таковой нет. Но вполне реальна преемственность между частями поколений единого духовного настроя. Скажем, есть несомненная преемственность между шестидесятниками оттепели и позднейшими диссидентами и правозащитниками, от них прямую линию можно провести к демократам 1990-х, а от тех к правозащитникам и демократическим политикам нашего времени. Это имеет отражение в соответствующем крыле социальных и гуманитарных дисциплин. В то же время есть параллельная преемственность от государственников и «партии власти» советского времени через ГКЧП и затем попытку мятежа верхушки Верховного Совета к путинской державности, автократии и новой «партии власти». Соответствующие идеи можно найти в массе сочинений ангажированных историков, социологов, политологов и так далее. Близка к этим кругам и верхушка Академии наук. Можно проследить и преемственность в националистической традиции – от «Памяти» и писателей-почвенников к дугинской евразийской затее и разным партиям, оседлавшим раздражение против мигрантов и инородцев.

Словом, нет общей преемственности, но каждый находит свою линию преемственности. А вот разрывы есть. Это разрывы общие – не в идеях и ценностях, а в знаниях и умениях. Эти разрывы раньше определялись насильственной ликвидацией целых отраслей науки – генетики, кибернетики, социологии, сексологии, политологии. Естественно образовывались лакуны в истории этих наук в России, разрывы на многие поколения. Отставание чувствуется до сих пор. Другая категория разрывов – нынешняя, еще более масштабная – от прекращения финансирования. Вымирают целые школы востоковедения, лингвистики, математики и так далее. На деле мы давно не великая держава, нам просто не по силам держать весь фронт наук. Но если бы финансирование было более близким к мировому уровню, мы могли бы по крайней мере сохранять многие отрасли фундаментальных наук на уровне Бельгии, Шотландии или Новой Зеландии, от которых наша страна отстала (по крайней мере, по индексу цитируемости).

Мы, старшее поколение ученых, уходим с тяжелым сердцем. Некому передать наше знание, наши умения, нашу миссию.