Мумия

Нил с его двумя рукавами – Белым и Голубым – самая длинная река в мире и единственная, насколь­ко знал Ричард О'Коннелл, текущая с юга на север. Все в этой идиотской стране теснились к его берегам и идущим от русла каналам. И в Каире, и дальше, к югу, где долина Нила раскинулась на пять миль в ширину.

Под жарким палящим дневным солнцем река казалась полосой блестящего сатина, оттенком чуть тем­нее безоблачного неба. То тут, то там на берегах воз­вышались пирамиды. По спокойной глади изящно скользили лодки с пассажирами и грузом, а их паруса напоминали распростертые крылья чаек.

Умиротворенность этого пейзажа сводила на нет суета, царящая на мостках пристани рядом с прича­лами порта Гизы. Там сквозь толпы арабов в тюрба­нах и одеждах, похожих на ночные рубашки, протал­кивались туристы и группы путешественников. Повсюду мельтешили торговцы и наперебой предлагали простакам вещицы, якобы добытые при раскопках гробницы Тутанхамона. И, конечно же, вездесущие попрошайки требовали «бакшиш».

Это слово, означавшее «дайте что-нибудь», стало буквально национальным гимном. Его почти пропевали. О'Коннелл с джутовым рюкзаком на плече иг­норировал все просьбы. Даже на мальчика, скуляще­го «папа-мама умер, живот пустой », он не обратил ни малейшего внимания. Рик достаточно долго прожил в Египте и знал: стоит подать монетку одному, как тут же набросится вся свора. Получится, как с той ехав­шей на бал женщиной, вздумавшей подать милосты­ню у паперти Нотр-Дам.

Благодаря двадцати фунтам, которые О'Коннелл выпросил у своей спасительницы мисс Эвелин Карнахэн, чтобы кое-что приобрести, он превратился совсем в другого человека. Гладковыбритый, подстрижен­ный и причесанный, он выглядел великолепно и пре­красно сознавал это. Белоснежная рубашка без наме­ка на круги от пота под мышками, брюки, заправлен­ные в начищенные сапоги, и коричневый шейный пла­ток, закрывающий след от веревки, делали его поис­тине неотразимым.

Он сразу заметил в толпе своих компаньонов. Эве­лин была в белой широкополой шляпе и голубом пла­тье. Покрой его мог бы показаться старомодным, но со­блазнительные формы, которые оно подчеркивало, зас­тавляли забыть об этом. Ее брат красовался в пробко­вом шлеме и костюме цвета хаки. Брат и сестра тащили тяжеленные саквояжи, умудряясь одновременно дер­жаться с достоинством, придерживать головные уборы и следить за сохранностью кошельков. Это было нелиш­не, учитывая орду нищих и торговцев, через которую им приходилось продираться. Они направлялись к па­роходу «Ибис», пришвартованному возле пристани.

Нагоняя своих спутников, О'Коннелл услышал их спор.

– Как мы можем быть уверены в том, что он вооб­ще появится здесь? – говорила Эвелин. – Сейчас он, скорее всего, где-нибудь в баре пропивает мои двад­цать фунтов.

– Это больше похоже на меня, сестренка, чем на О'Коннелла. Он обязательно придет, вот увидишь. Эти американцы все считают себя настоящими ковбоями. Они парни честные и всегда держат свое слово. Пото­му что больше у них за душой ничего нет.

– Ну, что касается меня, – высокомерно заяви­ла Эвелин, – я считаю, что он просто неопрятный, дерзкий и нахальный тип. Он мне ничуточки не понравился.

– Я с ним, случайно, незнаком? – внезапно поинтересовался О'Коннелл, возникая рядом с девушкой.

Она широко раскрыла глаза от удивления и смущения. О'Коннелл сразу понял, что вовсе не прочь с головой окунуться в эти глаза. А ее губки, такие пухлые и чувственные...

Рик спохватился: ему не хотелось доставлять девушке удовольствия от осознания того, что ею восхищаются. Однако сам он даже не заметил, что она тоже не скрывает своего восторга при виде такого элегант­ного джентльмена.

– Добрый день, О'Коннелл, – обратился к американцу Джонатан, одновременно беря его под руку и кивая в сторону девушки: – Ты не обращай внимания на слова сестры. Она вспоминала какого-то дру­гого нахала.

– Мне показалось, что это просто отвратительный экземпляр, – заметил О'Коннелл, чуть заметно ус­мехнувшись.

– Здравствуйте, мистер О'Коннелл, – нервно улыбнулась Эвелин, делая вид, будто не поняла, что он ее поддразнивает.

– Они подошли к трапу парохода. Их начали обсту­пать нищие, которые вопили но весь голос: «Бакшиш!»

– Великолепный день для того, чтобы отправить­ся навстречу приключениям, – заметил Джонатан, кладя руку на плечо О'Коннеллу.

– Действительно, – кивнул О'Коннелл, после чего отделался от руки Джонатана и, остановившись на пару секунд, проверил, на месте ли его бумажник.

– Дорогой мой, – Джонатан вздохнул и прижал ладонь к сердцу, словно его оскорбили в лучших чувствах. – Я никогда не стал бы ничего красть у партнера.

– Приятно узнать, что у тебя в этом деле есть какая-то система. Как твоя челюсть?

Кровоподтек от удара О'Коннелла переливался на щеке англичанина всеми цветами радуги, как неизве­стный экзотический цветок.

– Забудь об этом, приятель, – бодро отозвался Джонатан. – Со мной такое частенько происходит.

– Охотно верю.

Эвелин с громким стуком уронила тяжелые сум­ки на причал, так, чтобы привлечь внимание обоих мужчин. Откашлявшись, она нарочито официально начала: