Мунатас

«Больных оставили в городе и выдвинулись в сторону гор, Атлас, называется, там у них святое место. Типа, надо посетить. Одновременно с этим, Федя, стали они меня всё чаще спрашивать о боге. О божественном. Я начал им рассказывать про буддизм, про кришнаитов, но они остановили. Спрашивают именно, что я сам думаю. И так стало происходить каждый завтрак. Пытаюсь вставить про каршеринг, меня прерывают. Меня это немного пугает. Не принесут ли они меня в жертву в горах? Не смешно, Федя. Я крепко задумался о боге. И я начал им потихоньку свою концепцию излагать. На смеси русского и новоберберского. Они слушают. А кони спят стоя. И дети спят. А я рассказываю. За нами увязались два итальянца. Совершенно подавленные. Они всё это время были в Марракеше и упросили Новых людей забрать их. Устали от неспящего переполненного города. У них не осталось ничего кроме одежды. С ними говорю по-испански и по-английски. К сожалению, немного нового узнал. Всё то же. Мир погиб. Что-то произошло глобальное. Война началась и моментально закончилась. Что, почему, они не знают. В Марракеше им говорили, что больше всего пострадала Азия, хотя до этого все говорили, что Европа. Радио и интернет, всякая связь, отсутствуют в прежнем понимании. Почти везде правят местные князьки или имамы. Про Переживших итальянцы не слышали, но с их слов в Агадире есть какая-то колония иностранцев и они хотели бы туда попасть с нашей помощью. Во время моих историй новенькие спят. Мне никто не мешает думать и говорить о божественном».

«Ты, возможно, волновался, как мои рёбра. Знаешь, ничего. Срослись. В лётное училище меня бы не взяли теперь. Шучу, Федя. Самолётов я в небе не видел с тех самых пор…».

«Антонио, итальянец, смог меня подстричь. Впервые моя борода укоротилась. Был как Робинзон Крузо, хе-хе. Мы вошли в горы. В долину с узким прозрачным горным ручьём. Я сказал бы даже с речкой. Мы купаемся каждые полчаса. Ритм племени сбился. Все взрослые, дети и женщины в восторге от воды. В местной берберской деревне нашего лидера знают и разрешили нам устроиться в настоящих домах с очагами и кроватями. Это какой-то сюрприз. Луна снова растёт. Впереди водопады и святое место».

«Сегодня я им рассказал, что бог, как я думаю, сейчас ослеп или всегда был слепой. Он слепой. Он раздаёт благое и дурное не глядя, без разбора. Не раздавать совсем не может, оно у него там копится само. И когда нужно избавиться, не глядя швыряет нам. Бог как кран, смеситель. Давление не держит, надо иногда открывать. Кого намочит? Того, кто рядом окажется. Добро и зло ни при чём. Молись-не молись, жертвы приноси, это не работает. Достанется рано или поздно, но что, что перепадёт от слепца ты знать не можешь. Он настолько слеп, что даже не знает сколько у него добра и зла и чего больше. Оно само вываливается, как продукт жизнедеятельности, как какашка из осла. Но, Федя. Дальше важно. Следующий уровень. Кому ослиное говно топливо и строительный материал, удобрение, а кому просто вонючая куча. Ты сам должен понять. Навоз перед тобой или подарок. То есть я хочу сказать, что мы неправильно называем то, что слепец на небесах роняет или специально кидает нам. Оно всё одинаковое. Но если падает рядом с тем, кто ждёт говно, превращается в него. Если ты ждёшь лекарство, станет лекарством. Такие отходы от слепого бога. Сейчас он особенно слепой. Может раньше был слабовидящий и мог различать соборы и мощи всякие, праведников. Прицеливался как-то в нас. Но после этой вот истории с миром — ослеп окончательно. А генерирует отходы по-прежнему. Может и больше стал гадить. С большого осла больше говна. Падает оно тут и там на землю, а мы смотрим и называем это как-то. Сегодня так назовём, завтра иначе. Это и есть ошибка. Бог слепой. Мы не понимаем, что видим, когда смотрим на то, что упало. Какая разница между нами? Нами и богом?»