Мунсайд

– Нет! Томас! Нет! Это не конец! – Ивейн стояла на своем и не желала ничего понимать.

– Я тебя почти не знаю, – даже Хейзер подала голос, – но ты клевый. Мне жаль, что мы мало общались.

Уоррен попытался рассмеяться и встать с земли. Он хотел попрощаться как нормальный человек: стоя.

– Спа… – из горла вырвался глухой рык, – …сибо.

Уоррен выжидающе посмотрел на Каспия.

Ивейн согнулась пополам в беззвучном рыдании.

Каспий достал из-за пазухи револьвер, который Уоррен спрятал в бардачке автомобиля, и направил на него.

Лицо Уоррена стало человечным и понимающим, не искаженным ни голодом, ни физической болью.

В этот момент он даже казался умиротворенным.

– Скажешь что-нибудь?

Он все-таки рассмеялся.

– Команда «Спасите Уоррена»… Вы это сделали.

Рука Каспия едва заметно дрожала, он кусал губы.

Уоррен выдавил из себя последние слова.

– Теперь спасите Мунсайд.

Послышался выстрел.

Шлеп. Тело Уоррена упало на землю.

Вой. Ивейн не успела с ним попрощаться.

Грохот. Обвалились стены хижины.

Хлоп. Крылья Самаэля укрыли Уоррена.

Кави

Воздух трещал от предстоящей грозы. Не той грозы с молниями и тучами, а другой, мистической. Он чувствовал ее приближение кожей, спихивая все на пресловутую паранойю. Ведь за хорошим вечером должна следовать кошмарная ночь. Это была нерушимая аксиома в его жизни. За что-то хорошее должна быть расплата.

Он думал о девочке в белом. Сейчас у нее выпускной, и какой-нибудь мальчик кружил ее в танце, пытался поцеловать, может быть, что-то большее…

Кружка в его руках разлетелась на тысячи осколков, и Кави удивленно уставился на свои ладони. Мысль о каком-то абстрактном мальчике вызвала ярость.

Тот странный человек был прав. Нельзя было подходить к ней.

И тут она появилась у него на пороге. Платье испачкалось в грязи, траве и чьей-то крови. Ее лицо было пунцовым. Она задыхалась от бега и почти рыдала, по-настоящему, не пытаясь сдерживаться.

С пронзительным воем, прерываемым диким, совсем не девичьим плачем, она сползла на пол и спрятала голову в коленях. Он видел сгорбленный, трясущийся комок, тонкие руки, выступающие позвонки, ногти, впившиеся в кожу.

– Из-за меня, – слышалось сквозь вой, – умер. Убила…

Сердце забилось в тревоге. Он опустился на пол и вздрогнул, как только ее руки быстро и цепко обхватили его, словно щупальца.

В ее жесте сквозила детскость, она забралась к нему на колени, стараясь спрятаться. Она что-то лихорадочно шептала, не глядя на него, и прижималась к груди, где громко билось сердце.

– Уоррен, – ревела она, – мой Уоррен… Мой человек…

Какое-то воспоминание проникло в край его сознания и вызвало ревность.

Понимая, что слова сейчас бесполезны, он укачивал ее как маленького ребенка.

– Тише, тише, – шептал он и гладил ее по волосам, хотя ему физически было больно это делать. Каждое прикосновение вспыхивало каким-то горьким чувством. – Я с тобой.

На какой-то миг она успокоилась, чтобы набраться сил для новой истерики. Но та настигла ее уже в доме, на той же самой кровати.

– Уоррен. Убила. Виновата, – бормотала она.

Он не хотел знать, что произошло, но был уверен, что не изменит отношения к ней.

Когда он присел рядом, она вслепую нашла его руку и крепко сжала. Он сидел неподвижно.

– Все демоны эгоисты, а я его убила… Точнее, Каспий… Но я виновата. Это же лучше, чем если бы он ел людей… Лучше? Быть мертвым…

Ее сумасшедший шепот пугал.

– Зачем ты сделал это? Я же не справилась бы одна… Ты тоже виноват. Он виноват. Вы будете двумя. Да-да. Я вас поделю на два…

Она прикусила собственную руку. Он схватил ее за запястья и отвел их назад. Попытался заглянуть в глаза, но там ничего не было.

– Пожалуйста… – повторяла она.

Она должна была кружиться в танце с каким-нибудь мальчиком, прощаться с одноклассниками и школой, болтать с друзьями, смотреть на звезды, говорить о планах на будущее, а не сидеть на коленках у взрослого мужчины в какой-то халупе на окраине.

Кави вытирал кулаком слезы на ее щеках.

– Как тебе помочь? Как? – растерянно шептал он. – Ну же… только намекни…

– Теперь бездна смотрит в тебя.

Он ничего не успел спросить.

Резкое движение. Привычное ощущение чужеродного объекта в теле. Что-то вонзилось в живот.

Еще раз.

Еще. И еще.

В голове появилась мысль: «Когда она успела стащить нож?»

Ивейн

Ивейн Лавстейн – прирожденный убийца.

Первое, что я сделала, как только появилась на этот чертов свет, – убила собственную мать.

Факт оставался фактом. Мое рождение погубило всю семью, пусть и «случайно». Выполнив предназначение Создателя, можем ли мы отмахнуться этим словом?

Лев убивает овцу. Неслучайно.

Я убила Голема. Неслучайно.

Я вонзила нож в человека, который одновременно был источником всех моих страданий и радостей. Если бы я сделала это только раз, можно было бы списать все на случайность, но я сделала это ровно семь раз, пока с омерзением не отбросила украденный с кухни нож.

Этих семь ударов – забытая печаль и сожаление, отупляющая злость вперемешку с животным счастьем. Забыть, что он должен выжить. Всего семь ударов.